Фургончик с мороженым доставляет мечту - стр. 7
– Спасибо за ваше неравнодушие…
– Даниэль, – он протянул руку, шершавую и горячую, почтительно коснулся пальцев Сольвейг губами.
– Вы турист? – спросила она, заприметив за спиной Даниэля походный рюкзак.
– Не совсем. А вы…
– Сольвейг, хозяйка этой лавки, – она улыбнулась. – Позвольте угостить вас мороженым.
Даниэль заметно повеселел. Сольвейг щелкнула выключателем, и электрический свет, мерцая, захватил «Фургончик». Наполнив вафельный рожок сливочным пломбиром, она протянула его Даниэлю. Он блаженно зажмурился.
– Невероятно вкусное мороженое.
– Так что привело вас в наши края? – Сольвейг обогнула прилавок и проверила потайной ящик – все ее сокровища были на месте, Тодору не удалось их найти. Колода карт привычно легла в руку.
– Я коммивояжер в компании «Око птицы»[6], – ответил Даниэль.
– Вот как? И чем же вы торгуете? – карты скользили между пальцами. Семерка треф, девятка пик, бубновый туз.
– Сухим мороженым.
Сольвейг сморщила нос. Даниэль заметил это и тут же замахал руками, забыв, что держит рожок. Капля пломбира попала на рубашку.
– Что вы, что вы! Я не стану предлагать вам эту гадость, ведь я уже попробовал ваше! – он вытер испачканную рубашку пальцем и облизал его. – Знаете, моя мечта – перепробовать все мороженое в мире. И вкуснее этого я еще не встречал.
Сольвейг вдруг рассмеялась. Прожив на этом свете по меньшей мере четыре сотни лет, она повидала немало заветных желаний, но это было, пожалуй, самым невинным и необыкновенным.
– Я ведь говорю серьезно, фрау, – закончив хрустеть вафельным рожком, Даниэль огляделся. – Позвольте, я помогу вам починить окно.
– Не откажусь от помощи, – ответила Сольвейг. – Надолго ли вы к нам?
– Зависит от того, как пойдут дела и смогу ли я найти недорогой ночлег.
– У меня наверху есть свободная комната, вы можете остановиться там.
– Прекрасно! Только скажите мне: почему я должен остерегаться вас и что хотел украсть тот человек? Не похоже, чтобы он прельстился вашей выручкой.
Ветер снова заговорил. Ворвался в разбитое окно, леденящий душу и тело, шальной, пьяный, свободный, запутался в волосах Сольвейг и принялся шептать что-то о переменах, штормах, бескрайних морских просторах. Червонный валет и пиковая дама, склеившись, будто любовники, выпали из колоды. Сама не зная почему, Сольвейг сказала правду:
– Видите ли, я торгую не только мороженым.
Даниэль склонил голову набок и прищурился, изучая ее лицо.
– Я продаю вечную жизнь в обмен на заветные мечты. Тот человек, Тодор, хотел украсть свою.
Крупная рыба
Ночью Сольвейг слышала дождь. Капли ударялись о крышу, бились в стекла, стекали по водосточной трубе – нельзя представить лучшей музыки для разморенного солнцем города. Дождь убаюкал ее, как мать баюкает в колыбели дитя, и Сольвейг увидела сон – роскошь, которой была лишена уже много лет. Она летала над беспокойным морем, оно бурлило, исторгая пену, и в этой пене мелькал плавник. Он ускользал, прячась в сизых волнах всякий раз, стоило подобраться ближе. Сольвейг пыталась ухватить его, но на пальцах оставались лишь брызги.