Фургончик с мороженым доставляет мечту - стр. 9
Даниэль для променада нацепил на себя больше одежды, чем того требовали погода и этикет. Все еще красный, точно вареный рак, он неспешно брел по пляжу вдоль кромки моря, следуя за Сольвейг.
– Я много думал о том, что вы сказали вчера, пани, – Даниэль нарушил тишину пасмурного утра.
– И что же?
Он остановился, опередив Сольвейг на два шага, и робко посмотрел ей в глаза.
– Простите, но это ужасная глупость.
– Вот как?
– Я видел заклинателей змей в Дели, людей, как конфеты глотающих огонь в Варшаве, встречал прорицателя в Берне, но это… – Даниэль замялся, подбирая слова. – Зачем кому-то жить вечно, если у него нет мечты?
Все тот же вопрос, но в других устах застал Сольвейг врасплох. Морской бриз пощекотал спину, забравшись под тонкий ситец платья. Она закрыла глаза, перед внутренним взором галопом промчались образы: «Береги ее, Сольвейг», «Мне нужно больше времени», «Как мало отпущено человеку, чтобы прожить сотню жизней в одной». И последний, неясный, будто в туманной поволоке: «Он обязательно вернется, слышишь? Северный ветер – ветер перемен». Сольвейг вырвалась из забвения. Даниэль, решив не прерывать ее раздумий, кидал камешки в воду. Замахнувшись в очередной раз, он оступился и чуть было не рухнул сам.
– Мы не представляем, что делать с отпущенным временем, и всё же мечтаем о вечности.
– Это ваш ответ? – Даниэль усмехнулся.
– Это слова Анатоля Франса[8].
– О, я знаю, кто он такой. Он чрезвычайно моден в Париже. Видимо, все дело в усах, – и Даниэль изобразил, будто подкручивает их кончиками пальцев.
Сольвейг расхохоталась.
– Мне пора открывать «Фургончик».
– Вы обещали мне прогулку по городу! – еще один камешек проскакал по водной глади.
Она натянула туфли и пожала плечами:
– Я обещаю вам ужин, если расскажете еще о Париже.
– Непременно, панна! – прокричал Даниэль уже ей в спину.
Сольвейг не знала, убегала ли от вопросов, на которые не имела ответов, или же от того, что сердце ее вдруг забилось чаще, словно искренний смех смягчил давно заржавевший механизм старой музыкальной шкатулки.
Готовка всегда завораживала Сольвейг, как и карты, – чтобы занять руки и упорядочить мысли. Она кружила по кухне, напевая и насвистывая вместе с закипающим чайником. В ритуале приготовления пищи было что-то первобытное: с тех пор как человек ощутил голод, пробудилась потребность в его утолении тысячей всевозможных способов. Ей нравилось представлять себя первооткрывателем и думать о том, как кто-то однажды зажарил мамонта, выкопал клубни картофеля или нарезал тонкими ломтями свежепойманную рыбу.