Френдзона для бэдбоя - стр. 2
Он останавливается, лишь подойдя ко мне впритык. В нос ударяет запах сырой земли и неприятностей. Адреналин зашкаливает, создавая в голове нервирующий вакуум.
Я как-то видела Мартышева в драке. На редкость отбитый и отчаянный противник. Соперников явно было больше, но и он никогда не бил без повода, всегда заступался за девушек, защищал слабых – черта, которая в нём подкупает.
На этом всё. В остальном он годный только пакостить.
– Тебе не влетит за то, что ты со мной болтаешь? – Что примечательно, такая вероятность совсем не мешает ему без спроса трогать мои волосы. – Общаться с мужчинами наедине тебе точно можно?
Чувствую щекой его горячее дыхание и мне дурно становится. В лёгких тесно, а в голове – шумно.
Ответить «нельзя» – значит солгать.
А «можно» самовлюблённый нахал непременно расценит как флирт. Надо бы как-то экстренно собраться с мыслями, иначе, боюсь, станет слышно как неровно стучит моё глупое сердце.
– Как и любой твоей подружке, – выдаю сухо, выдёргивая тёмный локон из его загребущих пальцев. – Важно не то что запретят, а то, что девушка сама себе позволит.
– Забавная ты малышка, Мари, – задумчиво хмыкает Макс, отступая на шаг. – Ну, я пошёл?
– Иди, – выдыхаю с облегчением.
«Сдалась ты ему» – ядовито хихикает внутренний голос. Все два года, что я его знаю, Мартышев на невзрачных мышек вроде меня никогда не заглядывался.
Вдруг налетает порыв ветра. Начинает капать дождь.
Смотрю, как он, западая на левую ногу, плетётся к калитке. Кренится весь будто Пизанская башня. Сгорбленный, с оторванным рукавом толстовки, гармошкой сползшей по предплечью. И жалко так смутьяна становится, аж в груди саднит.
В этом вся я. Вечно мне больше всех надо.
– Да чтоб тебя... – выдыхаю вслух, задвигая подальше голос разума. – Эй! Вернись, хоть ссадины обработаю.
– Может, ещё и завтраком угостишь? – не теряется Макс.
Вот это хватка у человека! И наглости, естественно, без меры.
– Может, сразу распрощаемся? – пресекаю неудачную шутку.
Повторять не приходится. Макс возвращается довольно резво для своего состояния, а я сжимаю крепче в пальцах тощий пакет, тихо с себя же балдея. Сходила, называется, в магазин за хлебушком.
Вот что должно быть в моей голове, чтобы впустить парня в дом? Уточняю – в пустой дом, где кроме нас не будет никого. Вообще никого. А учитывая сомнительную репутацию Мартышева, добром этот акт доброты точно не кончится.
Мартышев внаглую заходит в дом первым. Я даже не успеваю привычно устыдиться нищеты. Не то чтобы хотелось казаться зажиточнее, чем мы есть, но редкие гости обычно не скрывают брезгливой гримасы. Не самое приятное чувство.