Французский роман - стр. 5

Вечер 28 января 2008 года начался отлично: сначала ужин с превосходным вином, потом привычное турне по полутемным барам, одна за другой рюмки разноцветной водки – с лакрицей, с кокосом, с клубникой, с мятой, с кюрасао. Эти рюмки, опрокинутые одним махом, черные, белые, красные, зеленые и синие, светились теми же цветами, что гласные у Рембо. Я катил на скутере и мурлыкал себе под нос «Where is My Mind»[3] группы «Pixies». Косил под старшеклассника: замшевые сапоги, пошитые умельцами из Камарга, и взлохмаченные волосы до плеч. Я скрывал свой возраст под бородой и черным плащом. Вот уже больше двадцати лет я устраиваю такие вот ночные вылазки, это мой любимый вид спорта – спорта стариков, не желающих стареть. Нелегко быть ребенком, заключенным в теле взрослого мужика, страдающего амнезией. В «Содоме и Гоморре» маркиз де Вогубер рассказывает, как он мечтал выглядеть «юным, мужественным и соблазнительным, тогда как на самом деле даже не смотрелся в зеркало из боязни увидеть свое покрытое морщинами лицо, которое ему так хотелось сохранить обворожительным». Ясно, что проблема не нова; Пруст использовал название замка моего прадеда Тибо. Легкий хмель начал потихоньку обкладывать реальность слоем ваты, стирая границы дозволенного и толкая на ребяческие выходки. Вот уже месяц действовал новый республиканский закон, запретивший курение на дискотеках, и на тротуаре авеню Марсо собралась небольшая толпа. Я не курил, но из чувства солидарности присоединился к красивым девушкам в лаковых босоножках, склоняющим головку к протянутой зажигалке. На краткий миг их лица озарялись, как на полотнах Жоржа де Латура. В одной руке я держал бокал, другой опирался о плечи собратьев. Целовал руку официантке, крутившейся здесь в ожидании роли в полнометражном фильме, дергал за волосы главного редактора журнала, не имеющего читателей. Собратья-полуночники сошлись в этот понедельничный вечер, чтобы бросить вызов холоду, одиночеству, кризису, уже замаячившему на горизонте, да мало ли чему еще – повод вмазать всегда найдется. Здесь болтались актер авторского кино, парочка безработных девиц, черные и белые вышибалы, побитый молью певец и писатель, чей дебютный роман я опубликовал. Когда последний извлек белый пакетик и вознамерился высыпать порошок на блестящий капот стоявшего в боковом проезде черного «крайслера», возражений не последовало. Дразнить блюстителей порядка было нашим любимым развлечением; мы переносились во времена сухого закона, воображали себя непокорными Бодлером и Теофилем Готье, Эллисом и Макинерни, а то и Блонденом, которого Нимье вытаскивал из полицейского участка, переодевшись шофером. Я старательно давил белые крупинки золотой пластиковой картой, а мой коллега-писатель горько жаловался на любовницу, оказавшуюся ревнивее жены, что, на его взгляд (я, разумеется, согласно кивал головой), отдавало дурным вкусом. Вдруг меня на мгновение ослепил свет мигалки. Возле нас затормозила двухцветная машина. На белой дверце синели какие-то странные буквы, обведенные красным. Буква П. Согласная. Буква О. Гласная. Буква Л. Согласная. Буква И. Гласная. В голове мелькнула мысль о телевизионной игре «Буквы и цифры». Буква Ц. Черт побери! Опять И и еще Я. Эти жирные буквы наверняка несли в себе какой-то тайный смысл. Кто-то пытался нас предупредить, но вот о чем? Выла сирена, мигалка разбрасывала вокруг сполохи синего света. Прямо как на танцполе. Мы, как кролики, бросились врассыпную. Кролики в приталенных куртках. Кролики в ботинках с плоскими подметками. Кролики, не подозревавшие, что с 28 января 2008 года в Восьмом округе открыт сезон охоты. Один кролик даже забыл на автомобильном капоте свою кредитку с выбитыми на ней именем и фамилией, а второй не догадался выбросить из карманов противозаконные пакетики. В этот ничем не примечательный день завершилась моя бесконечная юность.