Фирменные люди - стр. 4
Я только спросила его:
– Что ты будешь теперь делать?
Он ответил:
– Уеду в Сибирь, на Урал. Куда глаза глядят… Страна большая…
Остальные важные слова он заменил тяжелым вздохом.
На этом мы и расстались.
И только вернувшись домой, я отчетливо поняла, что мы расстались навсегда. Пытаясь разобраться в том, что же все-таки произошло, я смогла признаться самой себе, что очень хотела бы любить его, боготворить нашу встречу и надеяться на счастливое будущее вместе. Но все это было слишком несерьезно. Мы с ним тянем не на Ромео и Джульетту, а разве что на подопытных Шопенгауэра в его «Метафизике половой любви». А если сравнить наши взгляды на жизнь, то они и не могли быть комплиментарны.
Меня это радовало и огорчало. Черкасов верил в научную фантастику и в то, что молодежный экстрим и опасные путешествия могут его изменить. Он как бамовец должен был покорить Сибирь. И этим он был похож на экзистенциалиста, открывающегося через борьбу.
А лично мне всегда нравился хулиган Диоген. Он был беспечен, как хиппи. В бойкий базарный день, пробираясь сквозь суетную толпу на торговой площади, он размахивал ярким фонарем и что есть силы кричал: «Ищу человека!».
Правда, Диоген и его киники категорически отвергали в своей философии все социальные институты, в том числе и искусство. Но их последователи, стоики, пошли немного дальше, возвысив человека от собаки до мудрого созерцателя. Я думаю, что по состоянию души я тоже стоик.
Странно все-таки, неужели он и вправду думал, что его «страна большая». Сумел ли он тогда убежать от себя?
Я сказала тогда себе: «Может, и слава Богу, что я никогда не услышу, как он играет романсы в свете костра.»
Глава 3
Я родилась в Ярнеме. Наш первый временный дом, который родители получили сразу, приехав после распределения, стоял на высоком берегу Онеги. Нужно было только перейти дорогу и спуститься по крутому склону вниз. Кто-то заботливо смастерил на нем ступеньки из коротких досок и даже приделал перила. Я обожала эту лестницу. Летом под сенью деревьев на ней было прохладно и приятно пахло хвоей. Мне казалось, что это самая высокая и самая длинная лестница в мире. Я медленно спускалась, останавливаясь на каждой ступеньке, и вглядывалась в голубую даль, куда неведомо зачем иногда приземлялись серебристые «кукурузники».
Мой высоченный папа сажал меня на плечи, я, с замиранием сердца, вцеплялась ручками в его подбородок, и мы спускались на берег. Он набирал воду из реки, вешал коромысло с двумя ведрами себе на плечи и всю эту ношу тащил наверх. Едва переступив порог, я требую, чтобы меня отнесли обратно. Обратно! Мой папа со мной никогда не спорит. Мы снова спускаемся по ступенькам, идем по берегу к своей лодке.