Философская оттепель и падение догматического марксизма в России. Философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова в воспоминаниях его выпускников - стр. 51

Здесь нелишним будет сказать и о печальной участи самого Г. Ф. Александрова. Председатель Совета министров (после смерти Сталина) Маленков выдвинул его в 1954 г. на пост министра культуры. Многие говорили, что некто Кривошеин, служивший в Малом театре, на своей даче в Валентиновке устраивал веселые вечера, на которых вокруг министра и его приближенных кружились артистки и артисты. Среди них обычно говорили о красавице Алле Ларионовой (сыгравшей тогда заглавную роль в кинокартине «Анна на шее»), с которой у министра был чуть ли не интим. Хрущеву доложили об этих сборищах на частной даче как чуть ли не о притоне с участием министра культуры. Хрущев в то время копал под Маленкова, чтобы снять его с поста председателя Совета министров, и, поскольку Александров был его выдвиженцем, глава партии раздул дело «притона», устроил ему партпроработку и снял с поста министра. (Ирония «доброжелателей»: «За Анну – по шее».) Бывший министр культуры вынужден был уехать в Минск, где заведовал сектором диамата-истмата в Белорусской АН. Время от времени он наведывался в Москву. Бывший ученый секретарь ИФ АН Георгий Васильевич Платонов, не потерявший хороших отношений со своим бывшим начальником, посетил его на даче. Позже он говорил мне, что академик заболел «русской болезнью». Александров умер от цирроза печени на 54-м году жизни в июне 1961 г. Я присутствовал на его панихиде в Институте философии. С большой прощальной речью выступил посланец белорусской Академии наук, тогда как тогдашний директор Института философии, когда-то выдвиженец покойного П. Н. Федосеев молча стоял у гроба, поручив произнести прощальную речь от института своему заместителю А. Ф. Окулову.

Дело о «притоне» на даче Кривошеина после смерти Хрущева было дезавуировано, дачу вернули его владельцу, но Александров, увы, не дожил до этого события.

Одним из последствий разоблачения культа личности Сталина стало некоторое оживление философской жизни на факультете и, пожалуй, в еще большей мере – в Институте философии. И там, и на факультете усилились контакты с философами стран социалистического лагеря. Наиболее интересными и плодотворными, по моему убеждению, они оказались с поляками. Дисциплинированные марксисты ГДР в общем твердо держались за догмы «основоположников», не уступая, если не превосходя здесь советских коллег. Значительно отличались от них польские философы. У них не высылали немарксистских, серьезно образованных интеллектуалов старшего поколения, как это было у нас со злополучным кораблем (да и не только с ним), и молодые философы обладали значительно большими возможностями контактов с умудренными стариками. К тому же они довольно интенсивно общались и с европейскими интеллектуалами от философии и не без основания считали себя посредниками между европейской и советской философией, прозябавшей в догмах марксизма, умноженного на ленинизм.