Философская оттепель и падение догматического марксизма в России. Философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова в воспоминаниях его выпускников - стр. 26

Письмо Белецкого оказало свое действие. ЦК ВКП(б) потребовало обсудить положение на «философском фронте» в связи с книгой Александрова, замечаниями Белецкого и постановлением Политбюро по III тому. Такое достаточно аморфное обсуждение состоялось в Институте философии в январе 1947 г., я на нем присутствовал. Председательствовавший В. С. Кружков, сверхосторожный П. Н. Федосеев и другие осуждали воззрения Белецкого как антимарксистские. Сам он тоже присутствовал, но промолчал.

Однако и это обсуждение не удовлетворило высшее партийное руководство (прежде всего, конечно, Сталина). Постановили провести новую дискуссию.

Она состоялась в здании ЦК ВКП(б) в конце июня 1947 г. На ее заседания из Москвы, Ленинграда, Киева, Минска и других городов была привлечена не одна сотня участников, имевших прямое или косвенное отношение к «философскому фронту». Я, как работник АОН, состоявший на учете в ее партийной организации, тоже был сюда допущен. Всматривался в президиум, где сидели А. Жданов, А. Кузнецов, М. Суслов (секретари ЦК), М. Шкирятов (председатель комиссии партконтроля). Первый из них вел заседания непринужденно и улыбчиво. К концу шестидневного заседания, когда выступил сам Жданов, в то время первый идеолог партии, выявилась в очередной раз особенность подобных заседаний, объявлявшихся дискуссиями. Как полностью стало ясно впоследствии для большинства непосвященных, Сталин напутствовал организаторов о полной свободе выступлений участников, но окончательный смысл и цель этих выступлений были зафиксированы в той самой речи Жданова, которую одобрил Сталин с несколькими замечаниями и поправками. По его заданию сначала следовало вскрыть недостатки учебника Александрова, а затем подвергнуть «партийному анализу» состояние всего «философского фронта». Сам учебник по своей содержательности и литературному исполнению, по моему уже тогдашнему и тем более последующему мнению, содержательно и литературно был ниже злосчастного III тома, который я достал в библиотеке АОН.

Сам по себе учебник Александрова не заслуживал столь широкого и длительного обсуждения, но решали идеологические установки, сформулированные Сталиным, в принципе ясные для Жданова и без того. Не успел он окончить свою речь, как Кузнецову, теперь председательствующему, посыпались заявления записавшихся, но еще не выступивших участников с отказом от предполагавшихся выступлений. Впрочем, некоторые из них воспользовались правом представить для отчета о дискуссии свои тексты. Характерен тот анекдотический скептицизм, который проявлялся в кулуарах относительно подлинной безошибочности для авторов их теоретических публикаций (мне, в частности, сформулировал это О. В. Трахтенберг): их собственные формулировки должны представлять кратчайшее расстояние между двумя цитатами из «классиков» марксизма-ленинизма или из официальных документов. А еще вернее – привести цитату, а в скобках указать: «Разрядка моя». Так под сурдинку выражался абсурд предельного догматизма, который действительно был свойствен многим «теоретическим» публикациям.