Философия возможных миров - стр. 55
Итак, вырисовывается определенная иерархия. На исходном уровне, когда идет ветвление возможных миров, не ограничивающих друг друга хотя бы по причине отсутствия локализации во времени и пространстве, некоторые из них защелкиваются в суперпозицию, образуя первые объекты, похожие на котов / кошек Шредингера. Это мир, где «ролия» цветет и живет / не живет Жидохла. Затем этот мир постепенно стягивается в фюзис, в нем образуются долгоиграющие связи, регулярности, цикличности, все более настойчивое и привилегированное близкодействие, само время. Да, в нем заводится время. Но разрывы отнюдь не устраняются, сквозной коридор между уплотняющимся Универсумом и ветвящимися мирами Мультиверсума сохраняется всегда. Универсум буквально кишит хищными бермудскими треугольничками: «Коты везде. Коты кругом. Коты построили свой дом» (В. Мартынов). Появление сознания предстает как пробная экспансия Универсума к новым рубежам, действительным выходом в трансцендентное. Универсум словно бы качнулся назад, чтобы зацепить побольше хаоса и уцелеть. И уцелел. Но комплекты, образовавшиеся в результате большого семиотического взрыва, сопровождавшего становление сознания, были и остаются наименее устойчивыми относительно природы, их положение можно определить как устойчивое неравновесие[33]. Это зона, где акт решающего выбора, Einselection, вызывает глубокие потрясения и одновременно устанавливает распорки души, опоры экзистенциального измерения. Они похожи на драгоценные лягушачьи шкурки, и их следует беречь как зеницу ока – но, увы, не все удается сберечь, и многое пропадает до срока.
В этом неравновесии есть, однако, и своя устойчивость, которую можно назвать горизонтом смыслов. Под контролем сознания смыслы и значения устойчивы, но процесс их обуздания во многом напоминает первое силовое упорядочивание в рамках фюзиса. Вот что об этом пишет один из самых проницательных современных мыслителей Вольфганг Гигерич:
«Пространство радикально поменяло свою сущность, оно стало совокупностью локальностей. Локальность, в отличие от соразмерной миру дали топоса, ограниченна, рассматривая строго, она лишь точка. Поэтому то, что находится в локальности, само есть лишь локальность. Лев как некий “живой организм” теперь есть локальное пространство, которое он замещает своим телом вместе с присущими ему и для знатоков предсказуемыми способами поведения. Он заперт в границах тела и его свойствах и больше не может вылезти из кожи.