Философия субъективности - стр. 27
Но был еще один момент – ценностный. Уже Платон и Аристотель писали, что философия – это то, что совершается ради Блага. Конечно, каждый философ понимает Благо по-своему. Например, для Аристотеля Благо – это Разум, порядок в мышлении и мире, созерцание божественных вещей, мышление о мышлении. Для Мамардашвили Благо – это духовный христианский путь, делание себя человеком, самосознание и утверждение своей личности, своего Я. Вспомним, по Мерабу предназначение человека состоит в том, чтобы исполнится по образу и подобию Божьему, кроме того человек снова и снова создается в истории с участием его самого, то есть человек есть такое существо, возникновение которого непрерывно возобновляется, причем в каждом индивидууме.
Однако для Щедровицкого Благо имело совсем другое значение – это порядок в мышлении специалистов, упорядочение их деятельности через предписание и знание. Отсюда установка на логику, на методологию, понимаемую как интеллектуальное нормирование. Соединение такого понимания Блага плюс трактовка методологической работы как исследование естественнонаучного толка и вело, как уже говорилось, к минимизации (полноте) схем и категорий, к видению мира прозрачным, деятельно-упорядоченным, к отрицанию личности и культуры, как их понимают в гуманитарных науках. Для личности в теории деятельности Щедровицкого не оказалось место вообще, а культура трактовалась как один из механизмов воспроизводства структур деятельности.
«Со всех сторон, – говорил Щедровицкий в одном из последних интервью, – я слышу: человек!.. личность!.. Вранье все это: я – сосуд с живущим, саморазвивающимся мышлением, я есть мыслящее мышление, его гипостаза и материализация, организм мысли. И ничего больше… Я все время подразумеваю одно: я есть кнехт, слуга своего мышления, а дальше есть действия мышления, моего и других, которые, в частности, общаются. В какой-то момент – мне было тогда лет двадцать – я ощутил удивительное превращение, случившееся со мной: понял, что на меня село мышление и что это есть моя ценность и моя, как человека суть»[61].
Меня всегда поражало отношение Георгия к людям. С одной стороны, влюбленность в своих учеников и поддержка самых разных, часто довольно мало знакомых людей, с другой – дидактичность, жесткость, даже использование людей и друзей. Щедровицкий захватывал в свою орбиту многих людей или сразу отталкивал их от себя. Создавая сильное энергетическое и экзистенциальное поле, он давал людям энергию, заставлял все видеть иначе, воодушевлял. Обратная сторона дела, на которую указал один из первых учеников Георгия Петровича, Владимир Лефевр – захваченные в орбиту Щедровицкого люди часто становились частичными, несамостоятельными в мышлении и оценках. Но, естественно, не все. Почти во всех случаях влюбленность и поддержка своих учеников, длящаяся больше или меньше, в конце концов сменялась их изгнанием из альма матер, яростным отрицанием. Участникам семинаров Щедровицкого хорошо была известна оценка, даваемая изгоняемым ученикам: «Ты перестал мыслить и больше никогда не сможешь это делать хорошо». Впрочем, оценки Георгия Петровича часто менялись на противоположные.