Феноменология зла и метафизика свободы - стр. 54

Сущность человека обусловлена его социальным бытием, системой общественных отношений, определяющих специфику общества в целом и формирование в нем личности. Поэтому и смешное определяется сущностью человека как существа социального. Отличие человека от животного заключается, прежде всего, в том, что его развитие определяется не столько биогенными изменениями внутренней природы, а изменениями социогенных механизмов наследования опыта жизнедеятельности. В качестве такого механизма выступает культура как система материальных и духовных ценностей и сама жизнедеятельность людей, с этими ценностями связанная определенными нормами поведения. Любая человеческая общность – от народа и класса до жителей поселка, семьи и компании друзей – определяется конкретной культурой, то есть программой жизнедеятельности, реализуемой в неписаном или даже писаном кодексе норм, идеалов, традиций, ценностных ориентаций, образа и стиля жизни, мышления, языка.

Поскольку социальное нормирование связано с системой ценностей, разделяемых данной общностью, выступая программой реализации этих ценностей, любую культуру можно трактовать как определенную нормативно-ценностную систему. Такие системы[31] задают установку, «предпонимание», пред-рассудок в осмыслении человеком действительности, а также определенное социально-культурное «мы», с позиций сопричастности которому человек осмысляет реальность и действует. Вновь мы прикасаемся к живому нерву, корешку самозванства.

С нормативно-ценностными компонентами культуры и связано смешное. Можно даже говорить о фундаментальном культурогенном факторе смешного, содержащемся в национальной, социально-групповой, личной культуре, свойственных ей ценностях и нормативах. Как отмечает В. Я. Пропп, «… первое условие комизма и вызываемого им смеха… в том, что у смеющегося имеются некоторые представления о должном, моральном, правильном, или, вернее, некоторый совершенно бессознательный инстинкт того, что с точки зрения требований морали или даже простой здравой человеческой природы, понимается как должное и правильное. В этих требованиях нет ничего ни величественного, ни возвышенного, это инстинкт должного»[32]. Именно это обстоятельство обусловливает относительность и конкретность смешного. Там, где смеется один, другому может быть не до смеха. Смех угнетателя и насильника зачастую связан с трагедией его жертвы. То, что смешно для компании хулиганствующих подростков, отнюдь не смешно для окружающих. Шутки немцев, с точки зрения француза или англичанина, грубы и тяжелы, тогда как шутки последних для немцев недостаточно «крепки». Каждый народ, каждая эпоха, каждая социальная группа обладают своим чувством юмора, иногда непонятного для других эпох, народов и групп.