Феномен Евгении Герцык на фоне эпохи - стр. 38

. Естественно-правовая проблема для Новгородцева есть проблема моральная; вопрос для него заключался в том, насколько право соответствует нравственной норме, и не мог быть решен в таких категориях историзма, как «среда», «эпоха», исторические силы и пр. Не столько жизнь масс, сколько внутренняя жизнь личности существенна для формирования права, – так полагал Новгородцев. И когда мыслитель выдвигает требование «психологического и этического изучения морали и права», что поведет «в ту глубину сознания, из которой черпают свою силу все нормы»[82], – когда в центр своего правового учения он ставит едва ли не экзистенцию человека, не стремится ли он в принципе туда же, куда шли Бердяев и даже, быть может, Шестов?..

Однако, стремясь определить самый глубокий личностный источник права, Новгородцев останавливался на этике Канта, давая при этом собственную интерпретацию кантовского категорического императива. Когда Е. Герцык замечает, что ее профессор насаждал в Москве начала XX в. «кантовский идеализм» (см. выше цитату из «Воспоминаний»), то она подразумевает, что именно кантовская моральная философия была мировоззренческой основой всех концепций Новгородцева. Категорический императив, по Канту, как известно, предписывает личности поступать так, чтобы ее поступок мог стать всеобщей нравственной нормой. И Новгородцев в своей статье «Нравственный идеализм в философии права» предлагает интересные комментарии к этой установке. По ним можно судить о его общих представлениях о человеке, – а это есть философская антропология. Приведем некоторые суждения из данной статьи; они помогут понять соотношение подходов к человеку «нравственного идеализма» Новгородцева и зарождающегося в то же самое время экзистенциализма Шестова и Бердяева, так импонировавшего Евгении Герцык.

«Категорический императив обращается к отдельной личности, но он ставит ей такие требования, которые исходят из представления о высшем объективном порядке»: «основная формула морали» – это «нравственная норма личности как закон всеобщего долженствования»[83], – так поясняет Новгородцев положение Канта. Признавая тем самым важность для этики двух начал – личности и общества, Новгородцев сразу расходится с вышеупомянутыми экзистенциалистами, исходящими исключительно из экзистенциального субъекта, причем Шестов считал несущественным для самоопределения личности не только общество как таковое, но и универсальный человеческий разум с его логикой. «Личность – это грань между царством необходимости и царством свободы»