Феномен Евгении Герцык на фоне эпохи - стр. 16

Такой «судьбой» был Коктебель для Волошина, Дорнах для Андрея Белого, Сергиев Посад для Флоренского, Рим для Иванова и Париж для С. Булгакова. В стиле мифотворчества Серебряного века, можно было бы здесь порассуждать о гениях места, притягивающих к себе родственные души; во всяком случае, ясно, что человеку не все равно где жить, – особенно человеку творческому. Судак же побуждал сестер Герцык именно к «творческому труду» – труду по «постижению красоты», созданию, если угодно, эстетики сразу же полюбившихся им обликов, форм тамошней природы. «Судак накрепко врезал нам в душу опыт распознавания прекрасного», – вспоминает Евгения [32]. – Но почему прекрасен пустынный пейзаж долины, плоские, лишенные растительности горы, какое-нибудь искривленное ветрами, почти оголенное деревце, тропинка, бегущая по осыпающимся холмам и приводящая к развалинам Генуэзской крепости? Их красота совсем не очевидна, даже если сравнить эти суровые места с природной роскошью хотя бы южного берега Крыма, не говоря уж об элегантном величии Альп. «Мы с сестрой, – пишет Евгения, – <…> знаем, что эта пустыня и эти столы (т. наз. столовые горы. – Н. Б.), или богатырские могильники, – прекрасны. Но как это показать? Как самим поверить? Еще тяготеют над нами фальшивые каноны, еще не сбросить нам культа условной красивости…» [33]

Очевидно, что, пытаясь через красоту приобщиться к тайной сути окружающей природы, сестры Герцык шли тем же путем, каким следовал их крымский сосед и друг – Максимилиан Волошин. И результат исканий был сходным, – впрочем, вполне вероятно, что крымская «эстетика», представленная в «Воспоминаниях» Евгении, сложилась не без влияния разговоров с Волошиным и чтения его сочинений. Глубокое обоснование «закона красоты» Киммерии – восточного побережья Крыма, подведение религиозной концепции под соответствующие эстетические воззрения, мы обнаруживаем именно в творчестве Волошина. Он был поборником крымского «Магометова рая» – почти уничтоженной при русских культуры татар и турок, этого «цветущего сада», существовавшего в бесплодных землях благодаря уникальной оросительной системе. Чисто эстетически Волошин предпочитал эту крымскую «тысячу и одну ночь» «непристойным императорским виллам в стиле железнодорожных буфетов и публичных домов», «отелям в стиле императорских дворцов», – облику южного берега, сделавшегося курортом российской придворной знати. Не Волошин ли передал сестрам Герцык такую антипатию к «условной красивости» Массандры, Ливадии, Алупки, Симеиза? «Этот музей дурного вкуса, претендующий на соперничество с международными европейскими вертепами на Ривьере, очевидно, так и останется в Крыму единственным монументальным памятником “Русской эпохи”»