Фавн на берегу Томи - стр. 31
Бакчаров подолгу стоял возле одного из этих окон, того, из которого лучше была видна улица, и смотрел, как карабкаются по Думскому мосту унылые лошадки, хлюпают калошами по грязи пешеходы, и думал, какая же здесь все-таки тишь да гладь. Вот где надо писать задуманную им книгу о древле-апостольской церкви.
Однажды стоял он так у окна и вспомнил Ивана Александровича Человека и как его били из-за визитки артиста в московских номерах. Ему страсть как захотелось снова посетить тот злачный кабак под вывеской «К вашiмъ услугамъ трактiръ, финскiя бани и номера СИБИРСКIЙ ЛЕВИАФАНЪ». Может быть, там действительно поет Человек…
…Хотя кроткий правитель Томска и был вдовцом, он всегда оставался весьма гостеприимным хозяином, любящим салонную суету в своих просторных залах. Он был широко образованным аристократом, при этом большим хлебосолом, знатоком и любителем всего столичного. В подражательство питерским вельможам он собирал у себя местный свет и устраивал вечера театра и камерной музыки, на которых исполнялись фортепьянные трио, скрипичные сонаты и струнные квартеты.
– Я слышала, девочки, что столь красивого и воспитанного мужчины в Томске еще не видывали, – кокетливо щебетала по-французски светская толстуха, развалившись в углу дивана губернаторской гостиной. – Вы не поверите, но я кое от кого слышала, что мосье учитель желанный гость в весьма почтенных княжеских домах, каждую неделю он стреляется на дуэлях и ведет тайные переписки с габсбургскими принцессами и что как-то раз из-за него в Европе чуть не случилась война…
Слушавшие толстуху губернаторские дочери трепетали от волнения увидеть своего героя во всем блеске, хоть и ухаживали за ним уже много дней.
И вот когда гости уже собрались вокруг накрытых столов и в мезонин доносились звуки скрипок, в дверь Бакчарова настойчиво постучали. Учитель давно уже закончил приготовления своей внешности – помылся, побрился, надушился… На нем были самые щегольские из его вещиц, в том числе бакчаровская гордость – итальянский расшитый серебром жилет. Правда, одет он был под обычный его серый поношенный сюртук. На ногах были бальные туфли и особые брюки – очень узкие и облегающие. Шею его под самое горло обхватил батистовый платок, а на голове лежал анонимно подброшенный в его чемодан белокурый парик.
– Дмитрий Борисович, вас просят к столу! – послышался учтивый носовой голос слуги.
Из зала через растворенные в двух концах боковые двери виднелся длинный накрытый в столовой стол. Коллекционное вино покоилось в серебряных ведерках со льдом. От каждого ведерка повторяющимися узорами были расставлены заманчивые столичные и не менее заманчивые сибирские блюда – стерлядь с маслом и уксусом, соусы в маленьких графинчиках на серебряных подставках, тут же дымились пельменницы, живописная дичь казалась ненастоящей, настолько она была хороша, дразнили глаз закуски из икры и паштетов. И каждый прибор венчала сложенная остроконечным колпаком салфетка.