Фавн на берегу Томи - стр. 2
– Да. Возможно, – согласилась женщина. – Но его давно уже нет. Это письмо мертвеца, написанное из преисподней.
– Разве любящий человек может попасть не в рай? – испуганно спросила внучка.
– О, Матко! – закатила глаза старуха. – Разве ты не знаешь, что все русские будут гореть в аду? Им так холодно при жизни, что после смерти они добровольно отправляются греться в ад.
– Что ты такое говоришь, бабушка? – возмутилась юная католичка.
– Шучу, шучу. И среди русских попадается иной раз порядочный человек. Однако среди них мало кто не хулит имени римского папы. Русские – народ проклятый, и все, что у них есть – и земля, и устройство жизни, – непременно оборачивается против них же самих. Русские хуже немцев, потому что больше всего зла они доставляют не окружающим, а самим себе. И когда приходит время их мести, то они не могут придумать ничего страшнее, чем заставить другой народ жить так, как живут они сами. Для того они и завоевали эту чудовищную страну, имя которой холодком ужаса отзывается в душах всех народов, когда-либо порабощенных русскими царями.
– Как называется эта страна печали? – припав подле бабки, испуганно спросила Агнежка, и голос ее впервые звучал тихо.
– Имя ее, дорогая моя Агнежка, звучит словно барс, из-за ветвей хищно наблюдающий за тобою.
– Как? Как называется эта страна?
– Syberia – bezkresny zlodowaciaiy okropny świat.[2]
Глава первая
Проклятая визитка
1
Поздней весной ровно за полтора года до отставки железного канцлера Бисмарка тот самый русский учитель Дмитрий Борисович Бакчаров в пьяном виде безуспешно пытался застрелиться из кремневого пистолета на небольшой залитой лунным светом лужайке на берегу горной речушки Сан.
– Сволочь! Сволочь! Подсунул мне испорченный пистолет, – хныкал Дмитрий Борисович под дружный лягушачий хор, то и дело взводя и спуская не дающий искры курок. – Я задушу тебя, лавочник! А еще антиквар называется. Подлый обманщ…
Тут под ударом молоточка кремень дал веселую искру, с шипением вырвалось из ствола пороховое пламя, и на Бакчарове загорелся сюртук.
«Пулька-то выпала!» – ехидно мелькнуло у него в голове.
– Ой! Господи, прости! Ай! – вопил он, пытаясь на бегу сбить пламя, барабаня себя по дымящейся груди.
Пробившись через прибрежные заросли, тело учителя грузно плюхнулось в бурный ледяной Сан.
Ночь была удивительно ясная, теплая, доносились свистки паровоза и, смягченный расстоянием, грохот поезда, перелетавшего речку по невидимому мосту. Несмотря на поезд, вопли услыхал припозднившийся крестьянин и, остановив коня, спрыгнул с телеги.