Фавн на берегу Томи - стр. 17
Бабка, охая и ахая, осмотрела Бакчарова и тут же принялась готовить снадобье для него, а Борода усадил учителя на лавку за стол в уголок и принялся трогательно кормить его. Он кормил его медленно, с той обстоятельностью в движениях, которая свойственна крестьянам. Неторопливо, степенно отрезал для него своим большим поясным ножом краюху хлеба и начинал стругать сало, подавая кусочки учителю тут же прямо на лезвии. Он долго уговаривал Бакчарова есть даже тогда, когда тот стал отворачиваться и отмахиваться. Потом хворого путника стала отпаивать горькими отварами старуха и при этом рассуждать трудно понимаемым языком глубинки с ямщиком о чем-то страшном и почти сказочном. Она, то и дело крестясь и скашивая испуганные глаза на иконы, рассказывала о неком древнем и зловещем лесном явлении и каком-то обладающем сверхъестественными возможностями разбойнике.
– Так-то, сила бесовска, – говорила она тихо вполголоса, словно ее кто-то мог подслушивать, – гряде на землю русску. Пабн Темночрев ему прозвище. Он лет за полета уж ходяша в лесах тутошних, да по весям страху сатанину на люди нагоняша. Я о ем в свой век слыхивала, я на ем зубы источила молитвою, дыру во лбу пробила крестным знаменем. Яко он входяша в веси, или во град, или села, тако и на распутьях силою бесовскою люди обдержаша и по своей воле сатанинской водяше. И барин твой, ямщик, печать его на себе носяша, яко же Темночрев по пятам его идяше и с уды своея анафемской не спускаша…
– Ты как мозгушь, стара, аль я не учул, откеда ты таковска? – весело возмутился Борода ее испуганному лепету. – А и проста ты, мать, погляжу, така глазаста, а дура. Шоб мне скрезь землю провалиться! Ты вот башь, каки энто, – як его прозвище – Темнобрюх твой? Не оной силы баре мой. Худой он совсем, хилый. А Пабн Брюх тот, народ говорит, за версту виден был, земля трясе от ходу его…
– Святый отче, угодниче! – рассердилась хозяйка на Бороду. – Тебе говорят аль нет? Барин твой печать злую темночревову на себе носяша, яко тот по пятам его гряде…
– Мати Безневестная! – посерьезнел ямщик. – И впрямь окромя чумадана у баре еще яка бесовска штука на главе была. Пузырь, язвить меня в душу! Ей-богу, пузырь! Неужто энто темнобрюхова скверна?
Бакчаров переводил глаза с одного спорщика на другого, пока сам не ввязался:
– О каком таком злом пришельце вы рассуждаете?
Спорщики враз замолчали и уставились на Бакчарова.
– Каком-каком, о Пабне, враге народу хрестьянского, – пояснил Борода. – А вы шо энто, в Москвах, о Темнобрюхе не слыхали?
Когда чудаковатый возница узнал от Бакчарова, что до Москвы не докатилась мрачная молва об этом черте и в столицах ничего о нем еще не знают, это показалось ему невероятным: