Фавн на берегу Томи - стр. 10
Тихонько притворив за собой дверь, портье прошел внутрь. Крадучись приблизился к насторожившемуся учителю и робко присел на краешек кровати рядом с ним. Стало тихо. Портье громко дышал от волнения. Наконец решился:
– Был у нас тут один постоялец. Артист, – он выдержал паузу, – девок попросил. Троих. Говорит, турчанок давай! – Портье оскалился.
Бакчаров посмотрел на него остепеняющим, чистым и строгим учительским взглядом.
– Турчанок давай, – отчаянно и робко повторил портье, глядя на постояльца добрыми, даже ласковыми глазами. – Не побрезгуйте, Иван Александрович, – взмолился хлыщ. – От чистого сердца. За счет заведения.
Дмитрий Борисович вспомнил Вакха и лицо жестокой Беаты, и как она смеялась в ответ на его признание, вжал голову в плечи, тоже запыхтел, лоб его покрылся испариной, и он покосился на испуганного портье.
– Турчанок?
Портье чмокнул собранные пучком пальцы в знак высшего качества.
– Давай! – скомандовал наивный учитель. – И вина давай!
Маска заговорщика слетела с лица портье, и он встал.
– Сию минуту, ваше благородие.
– Нет! – выпалил Бакчаров. Портье застыл, держась за ручку двери. – Сначала коньяк принеси.
– Фрукты изволите-с?
– Да! И фрукты-с, – все так же исступленно согласился Вакх. Кажется, он был уже опьянен мыслью, что скромный проезжий учитель умер, а на его месте в венке из грубых зеленеющих веток сидит похотливый бог в ожидании заморских развратниц.
Потом он пил коньяк в трепещущем полумраке и ходил по комнате и все ждал, когда ему приведут черноморских пленниц.
Первая, вторая, третья, четвертая… Дольки лимона исчезли с блюдца. Чувствовал себя учитель прекрасно. Наконец кто-то постучал, и он пошел открывать, но рыжий чемодан его стоял на самой дороге, и Бакчаров об него споткнулся.
Упав, он выругался.
Стук повторился. Бакчаров встал, оправил одежду и открыл двери.
– Здравствуйте! – сказал он самым светским тоном, хотя глаза его испуганно бегали.
За дверями оказались три мрачные татарки в цыганских платках, одна из которых, самая толстая, назвалась хозяйкой двоих помоложе. Получив задаток, она ушла. Учитель вздохнул с облегчением, коря себя за то, что затеял. Но отказываться было поздно. Эллинский хмель как рукой сняло, осталась лишь потная русская муть и две угрюмые усатые потаскухи, одна из которых беззастенчиво косилась на фрукты.
– Берите, пожалуйста, не стесняйтесь, – стараясь сохранить светский тон, сказал Бакчаров и воровато заозирался, как бы подмечая, куда бы в случае чего забиться. Чуть-чуть сосало под ложечкой, но он решительно сказал себе, что ему все равно. Лишь бы это скорее кончилось.