Фатум - стр. 20
Лавр изменился, как только произнёс первую строчку лермонтовской поэмы «Демон». Это его родственная душа, которой было суждено навеки остаться юной. А Лавру ещё только двадцать один год, и он верит, что не повторит судьбу кумира. Ему страшно и горько думать о смерти. Зрители с настороженным восхищением наблюдали за тем, как преображалось лицо печального чтеца.
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Не знал ни злобы, ни сомненья,
И не грозил уму его
Веков бесплодных ряд унылый4.
Алиса в каждом герое Лермонтова находила черты самого автора, и от этого невольного узнавания становилось ещё страшнее. Мурашки липкими гусеницами проскочили по её телу. Саша Ветрова наблюдала за Лавром, приоткрыв красивый большой рот, и в конце концов сказала новой подруге, что никогда прежде не слышала такого душераздирающего чтения.
– Извини, я немного картавлю, когда меня переполняют эмоции, – поделилась Саша и густо покраснела. Алиса ничего не ответила, но вдруг подумала, что они вдвоём прекрасно справляются с ролью, которую навязал им Бахрам Оглы. (Кажется, она наконец-то запомнила его отчество, но теперь никак не могла вспомнить имя). Алиса зааплодировала, когда Лавр замолчал и поклонился.
И всё-таки тяжело приходится не только мужчинам: есть женщины, имена которых остаются в истории, и никто не посмеет взять ластик и стереть священные буквы. Юдифь – возможное имя той, что превратилась в соляной столп. Известна как жена Лота, не сумевшая выбраться из Содома. Говорят, это её наказание, которое она заслужила… Казалось бы, что может быть проще – уйти и ни разу не оглянуться? Справился? Пожалуйста, забирай своё спасение и делай с ним всё что вздумается. Но дело совсем не в этом: жена Лота скорбела, потому что там, на Родине, остались её драгоценные воспоминания. Может быть, дарованная ангелами милость и есть настоящее проклятие для преданных душ?
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь ещё посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила5.
По щеке пробежала прозрачная дорожка из слёз, и Тина остановилась, склонила голову, прижав микрофон к губам. Тяжёлый вздох вырвался на свободу, как закованный в кандалы каторжник; надменная девушка с идеальной осанкой теперь беззвучно плакала, обнимая сгорбленные плечи. Лавр вскочил с места, подчиняясь первому порыву – броситься к сопернице, обнять и успокоить, но она снова выпрямилась и окончательно овладела собой, только глаза продолжали поблёскивать.