Фата Времени. Цикл «На земле и в небесах». Книга первая - стр. 29
– Ничего я не хочу сказать! – заворчала Энн-Лилиан, – А что было, то было. Поссорился барон со своим соседом графом. Насмерть обидел того. Не знаю уж, из-за чего у них спор вышел, да только тянется, как вы говорите, и сейчас.
– Так поместье того графа неподалёку?
– Где уж поместье… На том месте прадед Рене посадил сад. Который год за садом никто не смотрит, одичал совсем. Ведь земли графа перешли к нам. Говорят, что на том портрете, – она махнула коричневой ручкой в сторону каминной залы, – то ли сам граф, то ли кто другой из его рода. Вы видели, какие у него глаза? Бешеные глаза. Из-за них я и не захожу в каминную залу, пусть всё пылью там покроется. Рене привезёт роботов, пусть они…
Старушка погладила фартук, пожевала сухими тонкими губами и продолжила:
– А тут ещё Рене женился на… И где он её только нашёл? Шестой год никак не привыкну.
– Грета? – вспомнил Филл имя жены Рене Боровского, – К чему вы не можете привыкнуть? – ему захотелось спросить, почему портрет из рода врагов Боровских висит на почётном месте, но решил отложить вопрос.
– Увидите ещё! И характер у неё добрый, и всем вышла. А глаза такие же бешеные, как у того портрета. Я же говорю: злой рок!
Не зная, как закончить грозивший затянуться разговор, Филл потянул за львиную голову и приоткрыл дверь каминной залы.
– Если я и захожу сюда, – продолжала Энн-Лилиан, – Так только на шаг, и не смотрю на портрет. Календарь там… Единственное, чему можно доверять, так это он.
Филл распахнул дверь настежь, старушка повернулась и пошла к столовой, шепча на ходу:
– Плохое место, очень плохое. Неспроста всё, неспроста…
Филл сочувственно усмехнулся. В самом деле, во всём доме от милой сердцу старины сохранилась одно лишь помещение, а её там охватывает страх. Не сладко заканчивается жизнь старой экономки.
Прикрыв за собой дверь, он осмотрелся, чтобы вжиться в атмосферу загадочной смерти, представить случившееся здесь. Без такой мысленной реконструкции ничего не выйдет. Но не получалось. Можно понять бессильное раздражение Тимура Стоуна, потратившего месяц и не сделавшего ни одного продуктивного шага. Подошёл к календарю слева от двери и принялся за его изучение. Чем он привлёк экономку? Конечно же, своей неизменностью, почти вечностью. Календарь состоял из тридцати одного листа, по дням месяцев. Все цифры выведены чёрной краской, лишь одна – завершающая – светит красным. И что за прихоть – выделить последний день месяца, да и то не каждого? Материал холст, пропитанный неким составом серого цвета, затвердевший от времени. На каждом листе по две маленькие прорези для вкладышей, обозначающих год и месяц. Кто-то следит за календарём: над чёрной цифрой «1» справа укреплена табличка с надписью «декабрь», слева – цифры года. Если это не экономка, то сам Рене, принявший от отца эстафету больших и малых дел.