Фанаты. Счастье на бис - стр. 5
Допил облепиховый чай, Сашка забирает стакан. Поднимается, собираясь идти.
– Посиди ещё.
Спокойно говорит. Знает, что ему не откажут, и не нужно выдумывать причины. Она останется просто потому, что он так хочет, объяснять не обязательно.
Какое-то время сидят молча. Наконец Сашка вспоминает неписаное правило этикета: в любой неловкой паузе говорить о погоде. Хотя их пауза совсем не неловкая, вместе им и молчать хорошо.
– На улице настоящая весна, Всеволод Алексеевич. Тепло. Завтра прогуляемся?
Кивает:
– А какое число?
– Пятнадцатое.
– Уже? Скоро майские. В майские всегда было столько работы.
Сашка прикусывает губу. Она до сих пор не знает, как реагировать на разговоры о сцене. Сначала обрывала, хотя перебить его немыслимо. Но старалась отвлечь, перевести тему. Чтобы не грустил ещё больше, не вспоминал, не сравнивал себя сегодняшнего и того, экранного Туманова в костюме с бабочкой. Но он так часто и упорно возвращался к подобного рода воспоминаниям. И, что примечательно, именно они позволяли отвлечься, когда он скверно себя чувствовал. Он хотел говорить о сцене. И Сашка сдалась.
– А я никогда их не любила. Первые майские. День Победы – да, особенно в нулевые. А Первомай – ну что это за праздник?
– Славный праздник Первомай, я нас…у, а ты поймай, – ехидно комментирует Всеволод Алексеевич.
Сашка чуть стакан не роняет от неожиданности. Никак она не привыкнет к настоящему Туманову. Настоящий тот ещё лицедей. Это на сцене он всегда был правильным. Правильный костюм, правильные слова, правильный репертуар, и очень ограниченный набор жестов, эмоций, красок. У настоящего палитра куда богаче. Он и трогательный, цепляющийся за её руку в темноте, и нежный, заснувший с улыбкой, и невыносимый, изводящий стариковскими капризами, и ехидный, выдающий что-то совершенно мальчишеское. Порой его шутки в диванной плоскости или откровенно детские подколы, родом, как потом выяснялось, из артистической среды, вводят Сашку в ступор. Нет, она и сама не нежная ромашка, а детство в мытищинских дворах, да в девяностые, по её врождённой интеллигентности изрядно потопталось. Но именно от него она до сих пор подсознательно ждёт сценического пафоса, а никак не дворовых прибауток.
– Так чем тебе Первомай не угодил? – невозмутимо продолжает он.
– Я его не понимала. Что празднуем, почему? В моём детстве уже ведь не было демонстраций. И вообще какого-то обоснования сей даты. Просто четыре выходных подряд, когда все уезжают на «маёвки». То есть на дачи, бухать и жарить шашлыки. Чаще просто бухать. Одна радость, что на майские всегда какие-нибудь хорошие концерты повторяли. Помню, ваш юбилейный, пятидесятилетие, поставили на четвёртое мая. Повтор, конечно, но у меня не было записи. И я так надеялась, что запишу. А в моей идиотской школе вечно сокращали праздничные дни. Мы и в каникулы отдыхали меньше, чем все нормальные дети. И я боялась, что как раз четвёртое объявят учебным днём. Класснуха пришла, зачитывает выходные дни. И когда назвала четвёртое, я громче всех от радости орала. Она на меня даже покосилась. Решила, что я главный лодырь. В общем, я готовилась, заранее чистую кассету припасла, записывать. А четвёртого утром родители объявляют, что мы всей семьёй едем за город, в лес. Грибы собирать. На черта мне те грибы? Как я просила оставить меня дома! Но папа упёрся, мол, семейный выезд. Первый раз за год вспомнил, что с семьёй надо время проводить, поди ж ты. И концерт я пропустила. Так расстроилась. Мелкая же совсем была. Потом, через пару лет, мне уже никто указывать не мог.