Фальшивые московские сказки - стр. 23
– Ты прости меня, что давно не приходила, – повторила Салтыкова.
Москва, наши дни
– Все прошло просто замечательно, Томас Иванович.
– Хорошо, – совершенно безразлично ответил де Торквемада, – тогда давайте вызовем призрак.
– Прошу, – Салтыкова протянула ему портсигар.
– Необязательно.
Действие для де Торквемады было столь незначительным, что не появилось даже запаха серы, либо какого-то иного внешнего эффекта. Анатолий Сергеевич Игнатов близоруко щурился, переминался с ноги на ногу и удивленно переводил взгляд с Дарьи Николаевны на Томаса Ивановича.
– Кто тебя привязал? – спросила Салтыкова.
Игнатов посмотрел на портсигар в ее руке.
– Мертвый орел, – сказал он. – Несчастный мертвый орел.
– Что это значит? – спросила Дарья Николаевна.
Анатолий Сергеевич посмотрел на нее через толстые стекла очков и печально улыбнулся.
Москва, 1973 год
Он всегда подавал надежды. Родители – ученые-физики, не слишком талантливые, но преданные своему делу и советской власти, которую приняли сразу и безоговорочно. Толя тоже был таким, преданным и восторженным. После школы поступил на физический факультет МГУ, сразу же прослыл чуть ли не гением, в войну вместе с университетом уехал в эвакуацию в Ашхабад, по окончании обучения был распределен на один из военных заводов, но уже в конце 1944 года поступил в аспирантуру в Физический институт имени П.Н. Лебедева при Российской Академии Наук, научным руководителем Толи Игнатова был Игорь Евгеньевич Тамм, выдающийся советский физик-теоретик и Нобелевский лауреат. В 1947 Толя защитил кандидатскую диссертацию. В 1948 году он как один из самых талантливых физиков по рекомендации Тамма был зачислен в специальную группу по разработке термоядерного оружия15. В этой группе Игнатов пробыл недолго, но не потому, что не хватило таланта или задора. Да нет – и того, и другого было с лихвой. Просто в один прекрасный день Анатолий Сергеевич Игнатов понял, что именно они разрабатывают – оружие, подобного которому не было и не должно быть. От одной мысли о мощи, которую они породят, кровь стыла в жилах. От одной мысли о перекореженных телах можно было сойти с ума. Это было чудовищно.