Фабрика мертвецов - стр. 8
Митя решительно и зло нахлобучил фуражку, лишь на миг задержавшись у ростового зеркала. С мимолетным удовольствием оглядел синюю, со множеством блестящих пуговиц, тужурку яхт-клуба поверх и впрямь отличного белого жилета и белоснежных же брюк. Даже плебейская коренастость (батюшка удружил наследием!) не столь бросалась в глаза. С этой формой для него была связана последняя надежда, слишком зыбкая, чтоб и впрямь надеяться. Но… оставить Петербург, уехать в эту… губернию!
— Это не может случиться со мной! С кем угодно, только не со мной! — Он зло сморщился, поправляя в шейном платке длинную, похожую на шило, серебряную булавку с навершием в форме серпа, и выскочил на улицу.
[1] Языческое божество древней Грузии, отвечал в том числе и за справедливость. — Здесь и далее примеч. авторов.
[2] Ну разве не прелестно? (фр.)
3. Глава 2. Скандальное происшествие в Яхт-клубе
Шум улицы оглушал после чинной тишины бабушкиного дома. Выстроенный еще во времена Петра Даждьбожича, некогда тихий особняк словно накрыло разросшимся городом: теперь мимо окон катили коляски, деловито торопились чиновники, покрикивали уличные разносчики. Придирчивым взглядом Митя окинул поджидающие седоков пролетки. Если бы отец умел жить, могли бы иметь собственный выезд, как все достойные люди, а не позориться в наемном экипаже.
— Не извольте беспокоиться, молодой барин, лошадка сытая, вмиг домчу! — Кучер распахнул дверцу пролетки.
Митя вскочил на подножку… и замер, пристально глядя на выезжающий из-за поворота черный фургон. Лошадь, вроде бы гладкая и ухоженная, копыта переставляла еле-еле, шкура ее непрерывно подрагивала, с боков падали хлопья пены. Широкие наглазники закрывали голову лошади почти целиком, кучера на козлах не было — человек в длинном, до пят, кожаном плаще, вел коняшку под уздцы. Четверка городовых, придерживая сабли, шагали по обеим сторонам фургона. Они старались держаться солидно, но заметно было, что подходить к фургону близко опасаются. И только вездесущие мальчишки бежали следом и глаза их горели отчаянным, жадным ожиданием.
Бабах! Изнутри ударило в стену — карета резко качнулась. Банг-банг-банг! Удары сыпались один за другим и… Трах! С треском вылетела сломанная доска. В дыру высунулась рука, кривые когти заскребли по задней стенке фургона.
Мальчишки восторженно засвистели, подскочивший городовой принялся тыкать посеребренной шашкой, заставляя шарящую руку втянуться обратно.
— На Петербургской стороне стервеца[1] поймали, барин, — провожая взглядом фургон, извозчик погладил мелко дрожащую кобылу. — Пятеро охотников ловили, так он четверых искусал, а уж простых людев загрыз и вовсе без счета! Даже барышень. Только зонтики от них и пооставались кружевные.