Фабрика мертвецов - стр. 16
— Правы? В чем? — тихо спросил князь Белозерский. — В том, что царствующую фамилию позорит не мальчишка, сперва растративший все свое содержание — великокняжеское содержание! — на… Предки, на безделушки! Потом, прикрываясь именем отца, влезший в долги, и наконец, полностью позабыв и происхождение, и долг, решившийся на кражу. А позорит царскую Семью твой отец, который вывел его на чистую воду?
— Может, Николай Константинович вовсе не считал, что крадет те изумруды? Великая княгиня же его мать, и что такого… — запальчиво возразил Митя. Эту версию он слышал в свете, от которого тщательно скрывался позор Семьи, а значит, знали о нем все, включая дворников и поломоек. Собственно, они-то как раз все узнавали первыми.
— Что такого — выломать изумруды из оклада иконы, — насмешливо прервал дядя.
Ответить Мите было нечего — это уж и правда со стороны великого князя было несколько… mauvaiston[1]. Так не принято в обществе. Хотя он же великий князь, быть может, полагал, что все «принято-не принято» его не касаются.
— Что дурного — промолчать, когда подозрение пало на прислугу, и во дворец его отца вызвали полицию. И вновь промолчать, когда обвинять стали адъютанта.
Митя покосился на дядю: он великого князя как раз понимал. Кто остальные обвиняемые, а кто — князь? Вот отец понять не пожелал. И полез копать, куда вовсе не следовало.
— Отец присягу давал защищать царствующую фамилию, а сам…
Все простое происхождение виновато: хоть отец и стал потомственным дворянином, а что это означает, так и не понял. Гордость за предков… тут гордиться особо некем, не дедом же городовым, право-слово… И ответственность за потомков! А он своему единственному потомку жизнь сломал!
— Твой отец присягал защищать державу и государя, их он и защитил! — отрезал дядя и, явно сдерживая ярость, глубоко вздохнул и заговорил размеренным, даже проникновенным тоном: — Ты и впрямь считаешь, что следующий чин и подаренное имение — выражение государева неудовольствия? Поверь мне, государь весьма доволен… позором своего кузена. Теперь никто не посмеет возразить, когда он снимет со всех постов его отца.
— А? — переспросил Митя, совершенно по-плебейски приоткрыв рот. Только что мир был прост и понятен: позор члена августейшей фамилии ложится на всю Семью. То, что у государя могли быть иные соображения, казалось ему непостижимым.
— Бе, — буркнул в ответ дядя. — Бараны вы, молодые — рога выставили, кровь мозги туманит… соображать не желаете. Да ты сел бы! Поговорим… раз уж намеков не понимаешь. Константин Николаевич, батюшка нашего августейшего воришки и брат покойного императора, генерал-адмирал нашего флота, а также почетный покровитель и этого клуба, — он широким жестом обмахнул кабинет, — и твоего Речного, как ты знаешь… должен знать, учителя у тебя неплохие… является еще и одним из творцов реформ покойного императора Александра Николаевича. Включая освобождение крестьян из власти помещиков и иные прочие… — Дядя на миг замолчал, как замолкали все, вспоминая страшную гибель государя. Убийства императоров случались: Петра III, например, или Павла. Но то были чинные убийства, совершенные лучшими людьми империи ради блага державы. Совершались они тоже чинно, кулуарно даже, не вынося разброд в Великой Семье на суд публики: всегда была возможность сказать, будто император умер от удара, не уточняя, что то был вовсе не апоплексический удар, а удар табакеркой в висок. Но император, убитый своими подданными — не укладывалось в голове! Чтоб на Кровного Потомка Даждьбожьего вели охоту, то стреляя, то подкладывая бомбы в Зимний дворец, и наконец взорвали на глазах у запрудившей набережную Екатерининского канала толпы… да кто они такие, чтоб себе подобное позволять?