Эйфория - стр. 30
– Киона дают всем детям тайное имя, заветное духовное имя, которое нужно для жизни в ином мире. Я дал новые имена Джону и Мартину, и, думаю, это помогает. Они становятся немножко ближе. – Сердце внезапно сильно заколотилось. – Кэти была вашей единственной сестрой?
– Через два года у матери родился мальчик. Майкл. Я к нему близко подойти не могла. Говорила про него всякие гадости. Думаю, именно поэтому меня в конце концов отправили в школу. Чтобы оторвать от шевелюры бедняжки Майкла.
– И как вы относитесь к нему сейчас?
– Да никак. Сейчас он зол на меня, потому что я не стала менять свою фамилию на фамилию Фена и в некоторых газетах об этом сообщили.
Я тоже где-то об этом слышал.
– Вы с братьями были близки? – спросила она.
– Да, но я не знал об этом, пока они не умерли. – Я с трудом проталкивал слова сквозь сдавленное горло. – Когда Джон погиб, мне было двенадцать, и я тогда думал, лучше бы это был Мартин. Думал, смерть Мартина легче было бы перенести, потому что он был такой привычный, знакомый, вечно надоедал. Джон, как любимый дядюшка, брал меня на пруд ловить лягушек, привозил мне жевательный мармелад. Мартин любил поддразнивать меня. А когда через шесть лет после Джона умер и Мартин, я как будто… – И тут горло сомкнулось окончательно, я больше не мог ничего из себя выдавить. А она смотрела на меня и молча кивала, как будто я продолжал говорить и ей все было предельно ясно.
Москитная сетка ничего не скрывает. Утром мы с Феном сидели за моим столом с картой реки, которую набросали вместе, и тут Нелл перекатилась на спину и медленно села, подтянув ноги. Прижавшись щекой к колену, она довольно долго не шевелилась.
– Похоже, ей сегодня хуже, – заметил я. Малярийная лихорадка сопровождается дикой головной болью, когда кажется, будто колотят топором по основанию черепа.
– Нелли. Вставай и вперед, – бросил Фен не оборачиваясь. – Нам сегодня надо посмотреть на пару племен. – А мне прошептал: – Просто надо превозмочь слабость, обогнать ее. Остановишься – и все, тебе крышка.
– Мой опыт показывает, что не всегда есть такой выбор. – Когда меня накрывал приступ, тело наливалось свинцом, и хорошо, если удавалось дотянуться до ночного горшка. Я принес аптечку.
– Я в уборную, – сообщил он ей через сетку. – И, пожалуйста, не задерживай нас.
Если она и ответила, я не расслышал. Щека так и осталась прижатой к колену. Фен бодро соскользнул по шесту вниз.
Она даже не раздевалась – все те же штаны и рубашка, что накануне вечером, – но мне все равно было неловко ее окликнуть. Пускай сохранится хотя бы иллюзия приватности. Я перевернул клубни батата, запекавшиеся в золе, и принялся мыть посуду, хотя эти несчастные две чашки и два блюдца нужно было всего лишь сполоснуть.