Этот прекрасный мир (сборник) - стр. 32
«Пражский студент» (с Конрадом Фейдтом)[51]
«Poil de Carotte»[52]
«Banquer Pichler»[53]
«Осведомитель» (с Виктором Маклагленом)[54]
«Голубой ангел» (с Марлен Дитрих)[55]
«L’Homme à la Barbiche»[56]
«L’Affaire est dans le Sac» (Превер)[57]
«Моана» (О’Флаэрти)[58]
«Майерлинг» (с Шарлем Буайе и Даниэль Дарьё)[59]
«Крисс»[60]
«Варьете» (с Крауссом и Яннингсом)[61]
«Чан»[62]
«Восход солнца» (Мурнау)[63] —
а также о
трех японских фильмах (о древней, средневековой и современной Японии), чьих названий я не помню,
а также о
документальном фильме про Индию,
а также о
документальном фильме про Тасманию,
а также о
документальном фильме Эйзенштейна о мексиканских церемониях, посвященных смерти,
а также о
психоаналитическом фильме о сновидениях[64], времен немого кино, с Вернером Крауссом,
а также о
кое-каких фильмах Лона Чейни, в особенности том, который по роману Сельмы Лагерлёф, где играла Норма Ширер[65],
а также о
«Великом Зигфелде»[66], а также о картине «Мистер Дидз переезжает в город»[67],
а также о
«Потерянном горизонте»[68] (Фрэнка Капры), первом значимом фильме Голливуда,
а также о
первом виденном мной фильме – новостном выпуске, где был Бруклинский мост, по нему шел китаец с волосами, собранными в хвост, под дождем! Мне было то ли семь, то ли восемь лет от роду, когда я увидел этот фильм в подвале пресвитерианской церкви на Южной третьей улице в Бруклине. Позднее я посмотрел сотни кинолент, и там, кажется, все время шел дождь и постоянно случались кошмарные погони, рушились дома, люди исчезали в люках в полу, там швырялись тортами, человеческая жизнь гроша не стоила, а человеческого достоинства не существовало. И после тысячи дешевых фарсов, тортозакидательных фильмов Мака Сеннета[69], после того, как Чарли Чаплин истощил свои запасы выходок, после Толстяка Арбакла, Гарольда Ллойда, Гарри Лэнгдона, Бастера Китона[70] – каждый со своей особой разновидностью дурацких потех – нам явили шедевр фарсового, тортозакидательного увеселения, фильм, название которого я не помню, но то была одна из первых картин с Лорелом и Харди[71]. И вот это, по моему мнению, – величайший комический фильм: он привел метание тортов к апофеозу. Там не осталось ничего, кроме тортометания, только торты, тысячи, тысячи их, и все швыряются ими направо и налево. Вершина бурлеска – и она уже забыта.
В любом искусстве вершина достигается, лишь когда художник выходит за границы того вида искусства, в каком работает. Это так же верно для работ Льюиса Кэрролла, как и для Дантовой «Божественной комедии», для Лао-цзы, как и для Будды или Христа. Чтобы заявлять о чуде, потребно перевернуть мир с ног на голову, перетрясти вдоль и поперек, ошарашить. В «Золотом веке» мы вновь стоим на границе чудесного, где нам открывается ослепительный новый мир, доселе неизведанный.