Этот длинный, длинный день - стр. 2
– Гедиминовичи[2]! Упорное семя. Боярская толща, – скрипнув зубами, произнес император, не оборачиваясь к присутствующим. – Зубы-то им повыдергали, да корни остались. И ничего тут с этим не поделаешь. Сидят, ждут и держат свой камень за пазухой.
– Не дождутся! – коротко хохотнув, выпалил моложавый артиллерист. – Надолго урок получили. То же, мне, оппозиция! Переворот затеяли, а что дальше делать и сами не знали толком…
– Дурак ты, Мишкин[3]! – беззлобно прервал его император. – Это только на берегах Туманного Альбиона существует легальная оппозиция Его Величества. Заметь – Его Величества, а не Его Величеству. Там даже оппозиция и то в руках монарха. А наша же – только и ищет повода, чтобы вилку в горло воткнуть[4], либо табакеркой в висок[5] приложиться. И в этом я вижу большие неустройства на Святой Руси в будущем. Да и насчет того, что они не знали куда и как вести Россию, ты не прав. Почитай-ка, если еще не читал, чего там нацарапал этот Пестель[6] в своей, так называемой «Русской Правде».[7] Почитаешь, так волосы дыбом встают от их истинных замыслов. Они готовы были залить кровью всю Русь-матушку, во имя своих призрачных целей. Вот уж где была бы кровавая диктатура! А они еще меня смеют называть «Николай Палкин», бесстыдники, право слово. Я иной раз жалею, что сразу не предал публичной огласке их дальнейших планов, тем самым давая кое-кому проявлять жалость к этим извергам.
– Я не обижаюсь на тебя, brat, – возразил императору артиллерист, все же недовольно покрутив носом, – но ты напрасно назвал меня этим словом. Дворцовые перевороты, сиречь аристократические революции, какова бы то ни была их подоплека, никогда не угрожали самому государственному устройству. В наихудшем своем проявлении одна династическая ветвь сменяла другую. А вот чего действительно надобно опасаться, так это бунта черни. Бунта – бессмысленного и беспощадного[8] по меткому выражению незабвенного господина Пушкина.
– Ваше Высочество, Ваше Величество! Умоляю вас, не ссорьтесь. Вы оба правы. Самодержавию угрожают со всех сторон, – взмолился пожилой, прикладывая руки к сердцу.
– Не волнуйся, Александр Христофорович[9]. Мы не ссоримся. Это наш, сугубо семейный и давний спор, – проговорил Николай I, по-прежнему не отворачиваясь от окна. – Однако же ты прав, старый мой служака. Трону угрожают со всех сторон, и я даже не знаю, какая из угроз более страшная. Перед нами неразрешимая дилемма. Дать свободу крестьянам, обещанную моим старшим братом еще на заре юности я не могу, ибо это грозит нам недовольством аристократии. И тогда выступление «декабрьских бунтовщиков» покажется детской репетицией к настоящей аристократической революции, наподобие шляхетского восстания тридцатого года, только во много раз страшнее. И не дать крестьянам свободу тоже нельзя, потому что терпение народа не бесконечно. Сам же не раз докладывал, что, то там, то тут пускают «красного петуха»