Это все придумали люди - стр. 38
Он молчал. Я слегка повернула к нему голову и приоткрыла один глаз, чтобы увидеть его лицо. Сандр смотрел на свои руки, сложенные между коленей.
– Я знаю, – ответил он. – Но попробовать стоило.
Мы еще помолчали.
Голова почти прошла. Нет, конечно, она все еще болела, но это было ничто. Незаметная маленькая боль.
– Я, наверное, пойду, – сказала я, потому что теперь вместо головной боли на меня давило его молчание – и это было ничуть не лучше. – Я хочу воспользоваться моментом и подумать немного, пока это возможно.
Он понимающе кивнул, все еще глядя на свои руки.
– До встречи… где-нибудь, – неуверенно сказала я, поднимаясь со скамейки.
Он снова кивнул, и я пошла. Листья тихо шуршали по гравию дорожки, как им и полагалось.
Вот и все. Встретив человека, которого искала все это время, я сказала, что пойду – и ушла. Кто сказал, что чужая душа потемки? Это своя душа потемки. Причем непроглядные.
Я брела по бульварам, не особо заботясь о том, куда иду. Зашла в Макдональдс на Пушкинской, в котором стояли компьютеры, и написала письмо родителям, что я долетела и со мной все в порядке, но связываться с ними я смогу только по почте. Телефон, как и все мои вещи, так и остался лежать в бостонском аэропорту. Наверное, мои чемоданы уже обыскали саперы, кинологи и разные прочие инстанции. Мне стало любопытно, и я зашла на сайт аэропорта. Ну да, так и есть. На несколько часов аэропорт оцепили. Приносим свои извинения. Бедные пассажиры.
Немного подумав, я написала письмо Мишке. Первым делом, попросила его ничего не говорить моим родителям. Я надеялась, что он не позвонил им сразу же после моего появления – вернее, повторного исчезновения. Я не знала, что он думал и чувствовал по этому поводу, но вряд ли это были приятные мысли. Поэтому, немного подумав, написала ему, что вела себя и продолжаю вести себя с ним абсолютно непростительно, и не могу даже дать обещания, что больше не буду себя так вести. И что мне очень стыдно.
Мне правда было очень стыдно.
Мишка заботился обо мне. И кто бы знал, может, это и закончилось бы счастливым браком, кучей детей и прочими радостями жизни, если бы они с братом не были так похожи. Он почти так же двигался, почти так же говорил. Почти так же шутил. Почти так же смотрел. И все – почти. Чуть-чуть не так. В какой-то момент это стало совершенно невыносимым, и я прекратила все отношения с ним, причем достаточно грубо. Мишка послушно отстал от меня. Потом, через некий здоровый промежуток времени мы столкнулись в общей компании и стали общаться снова. Я жаловалась ему на свою личную жизнь, иногда тухлую, как маленькое болотце, иногда бурную, как кастрюля с выкипающим супом. Он слушал. Вытирал мне сопли, иногда образно, а иногда и на самом деле. Ходил со мной куда-нибудь, когда очередные отношения не оправдывали себя, и я начинала лечиться еще и от них – как, например, после той истории с Лешей, очень некрасивой и грустной истории. Но Миша утешал меня. Говорил, что все хорошо, все в порядке. Развлекал меня. Смешил.