Это было в Ленинграде - стр. 47
– Живу, – резко ответила Ирина.
– Ваш муж на фронте? – спросил я.
– У меня нет мужа.
– А ребенок? Я помню, вы ждали ребенка.
– Был. – Ирина опустила глаза.
Я молчал.
– Вы работаете на заводе? – спросил я.
– Да. В цеху. Помощником начальника.
– Так… – Я снова не знал, о чем говорить. – Вот мы и встретились.
– Вот и встретились, – повторила Ирина. – Только ее не хватает. – Она снова посмотрела на портрет.
– Вы очень изменились, Ирина, – сказал я неожиданно для себя. Этого не надо было говорить. Это звучало бестактно.
– Изменилась? – переспросила Ирина, точно не понимая этого слова. – Да, наверно. – Она встала и надела ушанку. – Ну, простите, пойду на завод.
Мне стало страшно. Я схватил ее за руку.
– Подождите, Ирина, – просил я, – ведь мы не виделись так долго. Подождите! Ну, расскажите мне что-нибудь! А потом я пойду.
Мне показалось, что пальцы ее дрогнули в моей руке.
– Рассказать? – переспросила Ирина. – Я не знаю, что рассказать вам. Да и что вы хотите знать?
– Все. Все, что относится к ней, к вам, к Ленинграду.
Ирина молчала. Своими большими немигающими глазами она смотрела на портрет Лиды, висящий на стене.
– Расскажите, – повторил я. – Ведь я новый человек в Ленинграде и почти ничего не знаю. Рассказывайте про все: про войну, про блокаду, про себя, про Лиду…
Ирина медленно повернула голову, переводя взгляд с портрета на меня.
– Хорошо, – согласилась она, и мне показалось, что слово это было ответом не на мою просьбу, а на какие-то ее собственные мысли. – Хорошо, – повторила Ирина, – слушайте.
Вот что рассказала мне Ирина
«Когда я пять лет тому назад приехала в Ленинград, поступила в институт и поселилась в этой квартире, моим соседом был Иван Иванович Иванов, старый мастер. Он жил вот за этой стеной с женой Пелагеей Григорьевной. У него было двое детей: Михаил, парень лет двадцати трех, и дочь Лена. Михаила я почти не видела: он учился в институте за городом и приезжал домой поздно вечером; Лена работала на том же заводе, что и отец.
Мне почти не приходилось разговаривать с Ивановым, да я и не стремилась с ним встречаться. Он был высокий, чуть сутуловатый, глаза у него были маленькие и злые, а усы огромные, с опущенными концами.
Я уже привыкла к тому, что если за стенкой какой-нибудь шум, машина ли швейная стучит, или что другое, – значит, Иванова нет дома. Как только он возвращался, наступала тишина. Из разговоров с моей хозяйкой и с Пелагеей Григорьевной я поняла, что Иванов был именно таким рабочим, о которых вы так любите писать в газетах: он проработал на заводе тридцать лет, и отец его тоже был рабочим и тоже проработал на этом заводе много лет.