Если смерть умрёт - стр. 3
Погонщик мулов – звучит почти по-испански – доставил майора в расположение. Так называлось некое спешно, организованное, подобие пограничной заставы.
Когда-то, при царе Горохе, здесь, наверное, и располагалась пограничная застава – длинное темное полупустое здание, пережившее обратную метаморфозу из школы в казарму, ожидающую пополнения. Два десятка палаток. Побеленные «в полроста человека» стволы деревьев. Дренажные канавки вдоль дорожек, флагшток. Часовой под грибком, часовой на вышке, полосатый шлагбаум и, новинка последних лет – блокпост из бетонных глыб фундамента какой-то несостоявшейся новостройки. Дальше – траншея полного профиля, пулеметные гнезда, перед ними проволочная изгородь, контрольно-следовая полоса, уходящая вдаль за гору, по берегу полу пересохшей, по летнему времени, реки, где белой гальки больше, чем воды.
За годы перестройки майор насмотрелся всякого чуть не до самоубийства, и вид нормальной воинской части все – таки внушал надежду, что не все еще потеряно, не все сдано. Вот только к двум вещам майор так и не смог привыкнуть. К трехцветному флагу на флагштоке и лицам пожилых солдат – контрактников.
«Нет ничего страшнее пустого храма, где сквозь снесенный купол идет снег» – не то прочитал, не то услышал он однажды, и не согласился. Страшнее – брошенный военный городок, ограбленная, разбитая казарма, с выломанными дверями и рамами, и красная тряпка, бывшая когда – то государственным символом, забытая на бесполезном и оскверненном флагштоке. Зримые приметы гибели эпохи и страны, которой он служил…
Майор давно понял, что в новую жизнь ему не вписаться. Многие его однополчане бросили армию, подались кто куда «в судороге выживании» – как называл их суетливость майор. Однако, у большинства мало что получилось. Пропасть не пропали, но и жить не жили, перебиваясь с хлеба на квас, кто в охране, то есть – в сторожах, кто в копеечном бизнесе…
Он отринул излишние рассуждения: как выжить, что делать и т п. и был благодарен судьбе, за то, что служит, за то, что он все еще – офицер. И за то, что на границе, а граница еще существует! И вроде там впереди, как положено – чужие, а за спиной, вроде бы, свои. Хотя, какие чужие?! Граница внутри собственной страны, звучно именуемой «бывшей СССР». Какие же там чужие?! Там тоже – свои, отрезанные, по живому, от единой державы! Но он – пограничник, а стало быть, – через ту линию, которую ему выпало «стеречь», никто не пройдет. Ни чужой, ни свой, пока он, майор, жив. Ниоткуда не пройдет – ни с фронта, ни с тыла. Уставная определенность успокаивала.