Эрон - стр. 9
Ева припала душой к Майкиной страсти. Надо же было чем-то жить, дышать полной грудью, запивать дрянным винцом отвращение к жизни. И пусть коробит Христос из морковного пластилина, пусть от Пресли рябит в ушах, пусть! Душа Майки не стеснялась самой себя. И Ева тоже не будет краснеть. Все лето подруги разрывались между Иисусом и Пресли. Не занимались башлями. И к осени остались совсем без гроша. Мамашу собственную Майка за мать не считала. Все макароны и супы в бумажных пакетах были съедены. Грачев перестал посылать Еве деньги, пытаясь хотя бы так вернуть заблудшую овцу в стойло. Надо было выкручиваться, и Майя предложила податься в пролетариат, в клевую фирму «Заря» по бытовому обслуживанию партийных буржуев. Туда брали всех желающих. Закрывали глаза на наличие прописки: москвичи не хотели мыть полы и окна, нянчиться с собственными детьми, ходить за продуктами, выгуливать собак, чистить одежду, ухаживать за стариками… словом, это была крыша для иногородних девчонок. Что ж, Ева уже не чуралась физического труда, времена имени крем-брюле миновали, и без особых эмоций она взялась за грязную работенку.
Так прошло еще несколько месяцев, и однажды она оказалась в удивительной квартире, где требовалось навести уборку. В фирме предупредили, что хозяйка из числа постоянных клиентов, особа весьма разборчивая, но хорошо платит сверху. Дверь открыла домработница в чепце и белом переднике, которая объяснила, что надо сделать, и ушла к себе в комнату. Никогда еще Ева не видела вокруг себя столько загадочных прекрасных вещей в просторе огромной квартиры: старинные часы из кудрявого фарфора… замысловатое бюро орехового дерева на крылатых ножках из бронзы… внушительных размеров картина в золоченой раме, где была нарисована громада бело-розовых зефирных туч над далекой панорамой старой Москвы, увиденной с Воробьевых гор… через окна в анфилады квартиры лился морозный свет. Стоял январь нового года. Крыши домов были завалены снегом, и его льдьистое сияние озаряло холодным заревом жемчугов эту чужестранную жизнь. Ева подошла к просторному высокому напольному зеркалу, по краям которого шли матовые зигзаги из лилий. Из зеркала на нее глядела незнакомая девушка с затравленным взглядом. Неужели это я? Дрогнуло сердце. Сизая тень под глазами. Заострившийся нос. Впервые за год Ева видела себя целиком с головы до ног. До этой минуты ее отражение мелькало только обрывками, в осколках лица, от в узком зеркальце косметички, то в круглом туалетном зеркале Майки, всегда на бегу, впопыхах, и видны были на донышке амальгамы то глаз, то щека, то губы, а тут Ева была вся целиком, в рваном Майкином свитере, в линялых джинсах, чужая постаревшая девочка с тряпкой в руке.