Эрон - стр. 133
На следующий день молодожены собрали своих сверстников и прокатили по Московскому морю на представительском катере начальника столичного пароходства. Экипаж был представлен двумя симпатичными матросами, штурманом в рулевой будке и мотористом. Были Клим Росциус с Магдой, Майка, внезапная, как авария, Лилит Пирр, рыжий Вадим Карабан, а клан взрослых представляла – еще одна неожиданность – Варавская! Которая, как отметила завидущая Майя, своим простецким видом в тельняшке и закатанных до колен джинсах сумела выглядеть так же молодо, как и все остальные гости. И она, и Ева умело избегали прямого общения и обменялись всего лишь парой фальшивых фраз. Зато Филипп реагировал на Варавскую весьма ревниво: ему показалось, что она кокетничает с матросиками, и он был уязвлен за отца. Стояло жаркое безветрие, Московское море простиралось гладким водным стеклом, над которым полетом надломленных крыльев реяли чайки. Пили шампанское, закусывали медальонами из черной икры, наслаждались гоночной скоростью. Ближе к вечеру на западе стала громоздиться круча грозы, и катер повернул обратно. Прощаясь с Евой на причале в Химках, где всю компашку поджидали машины, а Майе предстояло шагать пёхом к метро (ей не нашлось свободного места), она не удержалась, чтобы не сказать ей гадость: «У тебя глаза бегают! Не психуй, все законно».
Вернувшись наконец через три дня, ночью, к себе в служебную пещеру в пристройке оранжереи, Майя печально обвела взглядом обшарпанные стены: пластилиновый Христос-суперстар на самодельном кресте, голый пол с брошенным матрасом, плетеный сундук с мятыми шмотками. На душе было тошно, прошло десять лет ее молодых надежд, а от счастья она была далека в свои двадцать четыре, как и в заветные четырнадцать, когда в ней пробудилась первая чувственность, когда самые смелые мечты о будущем казались вполне реальными и никто не в силах был ее убедить, что они никогда не осуществятся. Никто… кроме жизни. Позади было десять лет горечи и разбитых иллюзий – и если б не музыка! В двадцать четыре уже вполне можно сводить счеты с жизнью. Дальше лучше не будет. Только молодость знает, что она – отчаяние. Однажды один наркоман назвал ее девочкой, к которой не прилипает грех, но так ли это? Майя привычно впихнула в уши поролоновые шарики плеера и включила кассету. Только она, му-зы-ка, делала свободной и грандиозной ее жизнь… это была одна из последних записей британца Элтона Джона, новой рок-звезды на небосводе поющего мира. Запись его третьего альбома «Прощай, дорога из желтого кирпича». На снимках красовался смешной экстравагантный уродец в маскарадном пиджаке из рекламного люрекса, в белом котелке, в клоунских башмаках и разноцветных очках. Этот облик картоша никак не вязался со страстным сквозняком, дувшим в уши, с глубоким и яростным голосом космоса. Он сумел доказать, что он вовсе не то, что видят глаза. Еще три года назад, в начале семидесятого, он жил в подвале, который снимал на двоих с другим парнем в северной части Лондона, и его абсолютно никто не знал, но вдруг он спел «Леди Саманту», и сейчас он миллионер в зените успеха. Неужели слава так буржуазна? Неужели только