Эрон - стр. 128
«Вот бы кто сумел высечь старуху», – некстати подумала Ева о покойнице Пруссаковой.
Прохожие облепили девушку, которая вылезла из правительственной «чайки», любопытными взглядами.
Когда машина исчезла из глаз, Еву охватил панический порыв сбежать к чертям собачьим из Москвы. Быстро собраться, оставить записку, заехать к Майке, скинуть с себя Майкин прикид, переодеться в старые драные-предраные джинсы, натянуть свитер, сверху – обрыдлое пончо, что вышло из моды еще в тот день, когда она нагрянула в столицу, занять денег на обратный путь, а если Майка не даст, позвонить на работу Грачеву: шлите 35 телеграфом на главпочтамт до востребования, и – и смыться в Камск. Ах да, пончо давно потерялось! Она вспомнила, как – казалось, давным-давно – она ехала в Москву ночным экспрессом, как шел дождь и по стеклу вагонного окна катились большие прозрачные слезы. Тогда казалось, что жизнь кончена, она ехала в никуда с черепашкой Катькой в сумочке… скорый поезд грохотал по рельсам, она смотрела, как плачет погода, и видела вдали на фоне мокрых веток свое увеличенное лицо с заплаканными глазами… но та девочка в пончо и с челкой давно умерла. Той девочки в пончо и с челкой давно нет на свете.
На следующее утро она отправила домой телеграмму:
мамочка августе свадьба срочно позвони мой телефон ева
Как ни странно, наиболее ревниво и страстно к Евиной свадьбе отнеслась Майка: она два года не принимала случайную подружку всерьез, впрочем, это было взаимно. Провинциалка с буржуазными замашками курицы, с жалким культом семьи и карьеры, с культом манюрки! Помогала ей как могла, когда крышей над головой, когда башлями, картошкой, наконец, давала носить свои тряпки, когда выгорали из моды, подарила, наверное, не одну пару туфель – сколько, точно не помнит, вела под ручку по кругам столичного гада, и на тебе! Свадьба! И с кем! С нашим принцем уэльским! Ева на космическом лифте уходила за облака, смеясь рекламной улыбочкой «Поморина», к сияющим вершинам московского истеблишмента, туда, где не было проблем со всем тем, что сама Майя боготворила, ну хотя бы, блин, с дисками и стильными тряпками. До последнего момента она втайне считала, что все эти россказни о помолвке, о свадьбе – ее тогда не было в Москве – крутой понт, не более. Майя еще больше жалела бродяжку, которая не понимала, что принц красных кровей спит с ней, и только. Сливает густые сливки. И вдруг – бац! Все оказалось не полной фигней, а чистой воды алмазною правдой, сентиментальная сказочка в духе Диснея становилась реальностью, Ева делала всем ручкой: Ку-ку, девоньки. Вот она уже притащила назад все Майкины вещи: черные лакировки на платформе, джинсы суперлайф, шведские нервущиеся колготки… какой жалкой кучей показалась вся эта обмундировка по сравнению с тем, как сногсшибательно была одета вчерашняя курица: тонкая кашемировая блузка, голубой замшевый пиджак и такие же умопомрачительного нежного тона брючки, а поверх всего – шел дождь – куртка из лайковой кожи, небрежно наброшенная на плечи. И вся эта европейская роскошь была куплена на вшивые советские дензнаки в закрытой для посторонних пролетарских рыл секции № 100 в ГУМе. О такой лазейке на Запад подруга и не слыхала. Ошеломленная Майка даже лифчик английский с Евы сняла, чтобы примерить. «Ну хоть лиф подари, бля!» – орала она матом, крутясь перед зеркалом, которое Ева держала в руках, но та считала, что интимные вещи дарить неприлично, тем более после носки. Ханжа! Ева отделалась набором парижских теней фирмы «Ланком» – 12 оттенков зеленого! А вот и приглашение на свадьбу, отпечатанное в типографии – шик! – бледно-фиалковый бланк с тиснеными золотыми кольцами в клювах мещанских голубков и ее имя элитным почерком: