Ермак. Том II - стр. 75
– Дайте слово молвить!
Говор стих. Иван Гроза заговорил неторопливо и обдуманно:
– Браты, мало нас осталось, а будет еще меньше, когда в Искер войдем. И войдем ли? Гляньте, что за крутоярье, а под Искером – городки. И каждый на горе, оберегается глубокими оврагами да Иртышом. Нелегко брать крепостцу за крепостцой. Татарья прибывает, а нас убывает. Они – дома, а мы – в чужой стороне. И не страх меня берет, а думка угнетает. Для кого стараемся? Может и впрямь на Дон поворотить? Есть еще сила пробить путь-дорожку, а потом поздно будет: растает наша силушка, как снег под вешним солнцем. Подумайте, браты, над моим словом…
– Истинно так! – согласно гаркнуло в разных концах толпы несколько голосов.
Хмурый, в жестоком раздумье, стоял Мещеряк. Давно уже, раньше чем кто-либо другой, начал он думать о походе, о том, что будет завтра, через месяц, к весне… И ничего не решил. «Ну, хорошо, – прикидывал он, – разобьем мы хана, это возможно, а дальше что? Надолго ли? Татар – тьма-тьмущая, они дома, а у нас ни хлеба, ни зелья для стрельбы… Вот если бы переманить к себе – какие из недовольных – племена, поставить их против хана! Тогда, пожалуй, и хлеб и силы будут. Да как это сделать?»
Раздумья атамана были прерваны криком:
– А что ж ты, Мещеряк, за что стоишь? Говори, атаман, ты разумен!
Мещеряк очнулся, поднял голову и обвел всех умным взглядом.
– Говори, не таись! – дружно кричали казаки. – Хотим тебя слушать.
– Что ж, браты, – негромко ответил атаман, – известно дело, худо нам, и лучше бы на Русь, домой, пойти… Но если с умом, с хитростью к делу подойти, то оно, пожалуй, и не надо домой… Да, не надо! – решил он наконец тяжкий для себя вопрос. – Победим мы! Трудно, а победим!
На помост вскочил Иван Кольцо.
– Браты! – закричал он. – Думал, тужился Матвей, а сказал все-таки правду: нельзя отступать, победим мы татар. Зелья, хлеба нет? – жалитесь вы, а всегда ли у нас бывали они на Дону и на Волге? Всяко доводилось. Казак терпелив, выдержит и сейчас! Я, браты, хочу заглянуть вперед. Прошли мы много, перестрадали больше того. Прямо скажу, жалко так, зазря от думки своей отказаться. Можно ли труды наши ратные скинуть со счета? Не выходит это! Надо утвердить наше дело! Но сейчас меня гложет другая думка: пусть скажет атаман Ермак Тимофеевич, чье мы дело вершим! Строгановых – купцов, иль казачье?
– Пусть скажет! Говори, батько! – откликнулась сотня голосов.
Ермак снова вышел на круг. Помедлил. Суровым внимательным взором оглядел воинов.
Казаки терпеливо ждали его слов.
– Что сказать вам, браты? – прищурив глаза, тихо начал Ермак. – Не думал я о ваших слабостях, не чаял я, что и атаманы заколеблются. Рано казаки на полати к ночлегу запросились! И можно подумать – вот вернемся мы за Камень, и ждут нас там теплые избы и пироги с рыбой. А женки все очи проглядели, нас ожидаючи. Ух, и обнимать-целовать будут! – Ермак широко раскрыл глаза, наполненные гневом, и громко выкрикнул: – Слабодушные! Поглядите честно, что ждет нас за Камнем! Виселица да плаха! Обнимет вас не женка, а петля пеньковая, крепкая, а кому и топором голову снимут. Где вы, казаки да камские солевары, которые били врага насмерть и, попирая опасность, плыли мимо Долгого Яра и бились с Маметкулом у Бабасанских юрт? Не вижу я своих братов-казаков, не узнаю их. Потеряли они храбрость, умелость и удаль казацкую! Испугались хана и завыли от трусости, как чекалки в степи.