Епістолярій Тараса Шевченка. Книга 2. 1857–1861 - стр. 4
На четвертій сторінці:
Тарасу Григорьевичу.
213. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка
15 вересня 1857. Рачкевичі
Друже мой дорогой! Третьего дня я получил записку твою из Астрахани, а вместе с нею подоспели и запоздалые деньги, – спешу переслать их тебе – 75 руб[лей] сер[ебром] за три куска твоей материй – столько же я переслал Михаилу Матвеевичу прежде, и ты их, верно, уже получил.
Каратауских видов мне здесь продать не удалось – по одиначке я их отдавать не хотел, потому что всех бы не роздал, а на весь альбом не нашелся покупатель, хотя во всех моих странствованиях в последнее время альбом был моим спутником. Сигизмунд писал мне, что легко нашел бы место для Чиркалы в Петербурге, и ежели одна еще попытка здесь будет неудачна, то альбом весь переедет к нему. Очень мне прискорбно, что я не могу переслать тебе за него денег; в Петербурге найдешь что продавать и так, но в скором времени ничего нельзя было сделать, а откладывать я боялся, думая, что все-таки копейка тебе нужна.
Целую тебя, друже мой, от полной души и радуюсь твоею радостью, твоим счастием – ты живешь опять полною жизнью, в мире искусств: – и между добрыми, хорошими людьми; ты, верно, создашь теперь прекрасные вещи. Не забывай меня, любящего тебя целым сердцем. Ты, верно, познакомился уже с Сигизмундом и Эдуардом – ты, верно, их полюбил. Как бы мне хотелось побывать между вами!
Есть у меня здесь, т. е. в Литве, знакомая женщина с удивительно развитым эстетическим чувством, страстная любовница искусства… Она лет пять прожила в Риме – там училась живописи и скульптуре. Нигде в деревне нельзя найти такого собрания гравюр и разных произведений искусств из волшебной Италии. Она меня познакомила с Фюрихом и Каульбахом, потому что и Германия ей тоже известна. Я ей послал две первые сепии – «Дочь хиосского горшечника» и «Сцену из казарм» – тогда ничего больше у меня не было. Вот что она мне ответила, благодаря за то, что я доставил ей удовольствие иметь что-нибудь собственно твоего: «Эти вещи очень хороши, но мне жаль, что такой замечательный талант nie czerpie szczerzej z siebie, lub śmielej z tego, co go otacza – że jakby pzytłumial rodzimy ideał, którego błysk w kilku linjach nieraz lśni mocą»[1].
Из этого ты, друже мой, можешь заключить, что она будет в состоянии оценить твои произведения; ежели у тебя будет что такое, чем ты сам будешь совершенно доволен, то присылай мне, назначив, разумеется, цену, а я отошлю, или лучше отвезу сам этой знакомой, хотя она и живет в 150 верстах от меня. Ведь и тебе приятно будет отдать вещь, взлелеянную в душе, дитя твое, тому, кто его примет с любовью, как мать.