Ёнька - стр. 8

– Хочу!

– Не хочешь! – отрезала мама. – Я не позволю своему сыну с таким типом связываться, – добавила она, покачивая коляску.

– Вы боитесь потому, что в вас дерево страха.

– Я боюсь потому, что мне страшно. За моего ребёнка страшно, а не из-за вашего выдуманного дерева, – сказала самая рассудительная в мире мама. – Какой-то вы странненький. И тельняшка у вас какая-то…

– Мам, ну давай в полицию? – попросил Ёнька. – Ты не бойся, я тебя защитю. А Бамалей защитит меня. Он мой пленник и должен меня защищать. Да, Бамалей? – спросил мальчик.

– Несомненно, – подтвердил я.

В моей голове созрел совершенно безумный план спасения и Ёньки, и мира, но воплотить его не удалось. Светланка в коляске расплакалась, и в маме проснулся самый неудержимый страх всех мам – страх детской ненакормленности. Уже через минуту я остался один. Почему-то мне стало тревожно за Ёньку. Настолько, что захотелось плакать. И я всплакнул. Как это ни странно, от слёз мой новый яркий мир не растворился. Напротив, его словно бы промыли. Листья на деревьях засияли сочной зеленью, а цветы на клумбе затанцевали в обнимку с лёгким ветерком. «Какая же сила в этом мальчике! – подумалось мне тогда. – С такой можно или всех спасти, или всё разрушить».

Ставлю пломбир против всех сокровищ морей, но после встречи с Ёнькой я и в самом деле чувствовал себя пиратом. Со дня нашего расставания мир снова несколько обесцветился, но что-то детское во мне всё же осталось. Теперь, когда ребятишки заглядывали в окно Причала, я улыбался чуть загадочнее и кровожаднее, чем когда-то. Мог даже выкрикнуть: «Йо-хо-хо!» – прищурить правый глаз и пошевелить усами. И песни в моей голове теперь играли всё больше разбойничьи. Впрочем, иной раз просто морские. Странное дело, должен вам сказать, и чувства забытые… Наверное, кто-то уже очень давно здорово дурил меня, подсовывая линялую жизнь вместо настоящей.

Мальчика я не видел долгих два дня. Очень скучал. И вот вчера, ближе к обеду, я оставил Причал и присел в сторонке на лавочке. Утром у ценителей мороженого вкусовые рецепторы прибиты кашей, поэтому до самого обеда забот немного. Можно запросто устроить себе перерыв.

За спиной шумел волшебный лес, а из меня высвистывалась лихая пиратская песенка. Настроение высвечивалось солнечное, не в пример погоде, которая с самого утра задалась неразборчивой. Такую и назвать-то сложно. На лавочку, прямо в меня, светило солнце, а за спиной грохотала гроза и шумел ливень. Дождь падал так близко, что время от времени я оборачивался, протягивал к нему руку и набирал в ладошку. Протирал взопревшее лицо и обвисшие усы. От этой забавы рукав тельняшки промок и стал липнуть к телу. Тут уж и моё состояние стало неразборчивым: рука зябла, а остальное тело страдало от жары. Вспомнилось, что на прилавке Причала осталось лежать эскимо. В перегретом мозгу возникла коварная мысль похитить его у себя и маленькими, холодненькими кусочками положить в голову. Я взглянул на ларёк. «Эх, раззява, даже окошко не закрыл!» – незло пожурил себя.