Энигма. Их свёл Париж - стр. 32
Сначала подали кофе и сладости, вслед за ними — шоколад, оказавшийся настолько великолепным, что все предрассудки насчёт десертов вмиг испарились из Вериного сознания. По правде сказать, за такое угощение можно было смело продавать душу. Она не решилась признаться в этом Лазару, но он и так всё понял по её лицу — оно наполнилось светом искреннего счастья.
Эта девушка напротив менялась буквально на глазах: из робкой простушки — в роковую красавицу, из элегантной дамы — в надменную особу, из неуверенной студентки — в обиженную девочку, из недосягаемой чаровницы — в цветущую и искрящуюся юным цветом пленительную мадмуазель. Она меняла личины слишком скоро, что он не успевал привыкать, но каждым своим образом манила всё больше. Вера Готье, которую он по случайности сшиб в метро, действительно осталась в прошлом. Их история взыграла заново, как начинается новая песня на пластинке, нисколько не повторяющая все предыдущие. О чём была эта песня? О любви? О страсти? О безудержном притяжении? Сорель не знал полного текста, и, пожалуй, впервые слышал эту мелодию за исключением того, что давно выучил ноты, и боялся лишь одного — заслышать последние аккорды.
После кафе они гуляли по набережной Сены. Вера улыбалась и вновь была легка. Так хотелось почувствовать вкус её губ, ещё хранящих запах шоколада, но подходящий момент никак не наступал. Лазар видел её в жёлтых струях света фонарей, держал за руку и не хотел верить, что она сейчас уйдёт.
Но Вера не собиралась уходить. Её память забыла отсчитывать минуты и часы, протекающие чересчур быстро под небом, которое она слишком долго ждала. Где Эйфелева башня, та самая башня, что снилась ей до приезда и сумела напугать в первую же ночь после, светилась яркими огнями. Красота французской столицы заполонила всё её внимание. Она и не заметила, как Лазар крепко прижался к ней сзади, как дышит ей в волосы. Вера смотрела на яркий треугольник, думая лишь о том, что её мечта сбылась.
«Господи, я в Париже. Мама, я в Париже!» — стучалось в мыслях, когда любовь к целому миру, к себе, к этому городу, к этому небу и воде, выплеснулась внезапным порывистым поцелуем.
Вера замерла. Её губы очутились в плену какой-то бесконечной тайны, имени которой никто ещё не придумал. Её собственный, личный Париж, вся любовь к нему выразилась в безумном волнительном танце объятий. Она целовала Лазара с отчаянием человека, которому оставалось жить последнюю секунду. Сорель был тем, кто вынул её тайный поток чувств из самой глубины и выпустил, словно вольных птиц, в звенящую прохладу сентября.