Энеида. Эпическая поэма Вергилия в пересказе Вадима Левенталя - стр. 23
Новое знамение, страшнее и ужаснее прежних, явилось нам. В то время Лаокоон, жрец Нептуна, готовил перед алтарём в жертву богу быка. Тогда мы увидели, как по глади морских вод, от острова Тенедос, изгибая кольцами мощные тела, плывут две исполинские змеи. Приподняв над волнами головы с кровавыми гребнями и влача за собой громадные хвосты, вспенивая воду, извиваясь, они двигались к берегу. Солёный простор стонал под их тяжёлыми телами. Вот они выползли на берег, глаза их были полны кровью и огнём, и раздвоенные языки облизывали жуткие свистящие пасти. Побледнев от страха, мы разбежались. Но змеи стремились прямо к Лаокоону – первыми они схватили двух его сыновей. Сдавив их в страшных объятиях, они стали душить не успевшие окрепнуть тела, кусать и разрывать зубами нежную плоть. Отец поспешил на помощь, потрясая копьём, но морские гады кинулись на него и огромным двойным кольцом оплели его тело и горло, поднявшись над ним своими чешуйчатыми шеями. Тщетно пытался он руками разорвать живые путы, яд и чёрная кровь заливали ему глаза. Страшный вопль, слышный и небесам, издал перед смертью несчастный, и крик его слился с рёвом жертвенного быка, силящегося вытряхнуть из наполовину пробитой головы топор жреца. Наконец бык освободился и убежал прочь, а оба морских дракона, оставив бездыханные тела, в тишине ускользнули к храму грозной Паллады, чтобы там укрыться под её священным щитом.
Ужас объял нас тогда, все говорили, что Лаокоон поплатился за то, что посмел нечестивым своим копьём поразить тело коня и осквернить заповедный дуб. Стали кричать, что нужно немедленно ввести священный символ в город и молить богиню о прощении. Мы пробили в городской стене брешь, открыли широкий проход и, принеся катки, обвив исполинскую шею верёвками, стали тянуть коня в город. Полный вражьим оружием, конь двигался тяжело, но мы упорно тянули. Юные девы и мальчики вкруг нас пели гимны и ликовали, когда конь приближался к стенам. Трижды, задевая за порог, конь вставал, и внутри него лязгало оружие, но в ослеплении нашего разума мы ничего не замечали и продолжали тянуть. Себе на горе поставили мы роковую громаду посреди священной нашей твердыни. Предрекая нашу судьбу, голосила Кассандра, но её пророчествам мы не верили и раньше – такова была воля богов. В тот день, день, которому суждено было стать для нас последним, мы украшали наши храмы цветами и зелёной листвой, будто в праздник!
Зашло солнце, опустилась ночь, окутав мраком и землю, и море, чтобы скрыть злодеяния данайцев. Уставшие после долгого дня, мы разбрелись по домам и уснули. Тогда корабли аргивян, построившись фалангой, в тишине отплыли от Тенедоса и в неверном свете луны вновь двинулись к знакомому берегу. На царском корабле взметнулось пламя – то был условный знак, и по нему Синон, хранимый враждебной волей богов, откинул сосновый запор и открыл деревянную утробу, выпуская наружу скрытых в ней воинов. Вышли наружу храбрый Фессандр и свирепые Сфенел с Улиссом. Скользнув по канату, спустились Фоант с Акамантом, и сын Ахилла Неоптолем, и врачеватель Махаон, а за ними царь Менелай и, наконец, сам строитель коня Эпей. Напав на одурманенных вином и сморённых сном стражей, они отворили ворота и впустили в город высадившийся с кораблей отряд.