Эллиниум: Пробуждение - стр. 15
Ручей с каждой милей ширился, превращаясь в небольшую реку, и извилистые ивы вокруг небольших омутов заманивали отдохнуть в тени.
Через некоторое время облака совсем растаяли, и Пробудившийся принялся палить всё сильнее, словно чтобы поджарить Мать-Землю.
Поначалу, покинув знакомые места, Пескарь почувствовал робость, но затем она испарилась, и он воодушевился настолько, что даже отпустил несколько ободрящих реплик своим сверстникам.
Дорога была легкая – почти всё время вниз. Но щуплый Козлик всё равно начал вскоре уставать под тяжестью копья, щита, доспехов и пожитков в заплечном мешке. Хотя держался стойко, не жаловался, а только всё больше серел лицом и продолжал идти, стиснув зубы.
В середине дня, когда солнце стало особенно припекать, сделали привал под широкой сенью пальм, что росли по берегам небольшого озерца. Некоторые воины сбросили обмундирование и с шумом полезли купаться, спугнув нескольких лебедей и стайку оленей, как раз вышедших к водопою. Козлик рухнул на землю, тяжело дыша. Пескарь спросил, все ли у него в порядке, но тот лишь отмахнулся.
– А ты силен, однако! – подколол его Ящерка. – Я и не думал, что ты так далеко забредешь.
У Козлика не было сил огрызаться в ответ, и он сделал вид, что не обратил на эти слова внимания.
Пескарь прошелся по биваку и нашел Рубача, который сидел под пальмой, мрачно поедая кусок вяленого мяса с луковицей. Пескарь встал чуть в стороне и почтительно обратился:
– Дядя Рубач!
Воевода дожевал откушенный кусок мяса и ворчливо спросил:
– Чего тебе, Пескарь?
Тогда юноша подошел ближе.
– Это Козлик, дядя Рубач, – начал Пескарь. – Он старается, но…
– Воин должен сам нести свое оружие в походе, – старейшина понял парня с полуслова. – Если он будет перекладывать часть бремени на соратников, то тем самым замедлит их, да и сам будет ни на что не годен. Если он не справится – такому не место в фаланге. А значит, не быть ему мужчиной.
Пескарь хорошо знал, что это значит. В городе жило несколько изгоев, чьё положение было немногим лучше, чем у рабов. Ни один отец не соглашался выдать за такого свою дочь, поэтому они были одиноки, перебивались самой черной работой и вообще старались не попадаться лишний раз на глаза соплеменникам. Пескарь не знал ни одного из них по имени, и даже не был уверен, что у них были имена – детское имя взрослому человеку носить не полагалось, а взрослых они не получили, так как из-за того или иного недостатка не смогли встать в фалангу.
«Бедняга Козлик, – думал Пескарь, возвращаясь к своим пожиткам. – Так вот чего он так боится. Он ведь с самого детства предчувствовал, что его может постичь такая судьба. Я и не догадывался! А вот Ящерка… тот прекрасно понимает – и давно, – чего Козлик боится».