Элли и Звери - стр. 6

3. 3. На чужом диване.

Вообще, странно, что я именно маму во сне увидела, а не бабу Шуру, например. Потому что ее-то я помню куда как лучше. 

А мама… 

Мама – это практически мираж. Что-то далекое, что-то, словно не со мной происходящее. 

Как, наверно, и вся та глупая ситуация, в которой я оказалась. 

Я, пока добиралась до места на перекладных, успела переосмыслить свое положение, обдумать его.

Понять, где я прокололась, как умудрилась так подставиться. Короче говоря, было у меня время. А вот ответа на вопросы не было. По всему выходило, что так попасть могла любая. 

Но попала я. 

Непонятно, почему. 

Никому зла не делала, жила себе и жила, старалась выбраться в нормальную жизнь после детдома.

Очень плохо в тринадцать лет потерять семью. Обычному ребенку. Но не тому, кто потерял эту семью задолго до самой физической смерти родителей. Мамы.

Моя мама была наркоманкой. Я помнила ее нормальной первые семь лет своей жизни. А потом… Уже нет.  Или под кайфом, или в ломке, или в депрессухе. 

Мама, конечно, не всегда такой была, родилась я в нормальной семье, но потом отец погиб, а она… Она просто не вынесла. Сломалась. Потерялась в своем горе, забыв о том, что у нее есть ребенок и ему нужна мать. А еще ему нужно  есть, спать, одеваться во что-то, ходить в школу. 

Я очень быстро повзрослела и поняла, что моя дорога из желтого кирпича, про которую когда-то читала мама, свернула не в ту сторону. 

В доме стали появляться случайные люди, маму бросало от полного равнодушия в виноватые слезы и поцелуи… 

И неизвестно, что было хуже для меня. 

До десяти  лет спасала баба Шура.  

Формально она мне была никто. Так, соседка по дачному дому. Но реально… Она мне маму заменила. Я и прожила у нее все эти годы. И в школу ходила тоже там, в Витязево. 

Опеке было глубоко наплевать тогда на меня, хотя мама на учете стояла, само собой. 

И, в принципе, не могу сказать, что у меня не было детства. Было. И  даже в какой-то степени счастливое. С морем, солнцем, бесконечными проделками, игрой с такими же мелкими, как и я, пацанами. 

Почему-то только с мальчишками водилась, подружек не было. 

Короче говоря, счастливая я была. Худая. Черная от загара, в поношенных шортах и драных футболках, с вечно сбитыми коленями и ссадинами по всему телу. Веселая и заводная. 

А потом умерла баба Шура. 

Неожиданно и быстро. 

И про меня вспомнила опека. 

Мать, которую я тогда не видела уже год, окончательно потеряла человеческий облик, и ее лишили родительских прав. По-моему, она этого так и не поняла, потому что к тому времени уже плотно сидела на крокодиле, а это – путь в никуда, все знают.