Елизавета и Фридрих Великий - стр. 1

В связи с так называемым заговором Ботта и процессом Лапухиной императрица на данный момент, казалось, настроилась против венского двора и склонилась в пользу прусских интересов.

Ибо за последнее время Лесток одержал над Бестужевым две победы, значение которых невозможно было переоценить. Сначала ему удалось подвигнуть царицу на то, чтобы она высказала пожелание снова увидеть при своем дворе маркиза де ля Шетарди в качестве представителя Франции. Поскольку этот ловкий дипломат как никто другой умел расположить ее к себе, оказывая на нее очень большое влияние, то его возвращение в Петербург дало русской партии серьезное основание для беспокойства, тогда как Лесток даже не старался скрывать своего торжества.

Еще более значительного успеха Лесток добился в отношении выбора будущей супруги для престолонаследника.

Фридрих Великий имел ясное представление о том, какое влияние в то время родственные отношения дворов еще оказывали на внешнюю политику. И он стал первым монархом, который полностью освободился от этой зависимости, но тем не менее он сам колебался, чтобы извлекать из этих отношений выгоду для себя при других дворах. Как только он узнал, что Елизавета озаботилась устройством брачного союза великого князя Петра, он привел в действие все рычаги в Петербурге. Австрия поддерживала сватовство саксонского двора, который предложил в жены российскому престолонаследнику принцессу Марианну, вторую дочь Августа Третьего[1].

Ничто не могло более противоречить прусским интересам, чем подобная комбинация. Между тем Лесток интриговал в пользу короля Пруссии и действовал настолько успешно, что царица теперь присмотрела для своей цели старшую сестру Фридриха Великого, Луизу-Ульрику. Однако это оказалось гораздо больше того, чего желал добиться Фридрих, он был совершенно не расположен пожертвовать прусской принцессой только ради того, чтобы вывести из игры принцессу саксонскую. А посему он поспешил порекомендовать царице Анхальт-Цербстскую принцессу Софью Августу Фридерику, ставшую впоследствии российской императрицей Екатериной Второй. Эта принцесса, в ту пору еще не достигшая пятнадцатилетнего возраста, казалось, во всех отношениях соответствовала планам как Пруссии, так и России. Ее отец был прусским генералом и комендантом Штеттина[2], сама же она вместе с матерью, Иоганной Елизаветой, урожденной принцессой Голштейнской и сестрой наследника шведского престола, равно остроумной и склонной к интригам женщиной, в то время как раз находилась в гостях при берлинском дворе.

По тайному поручению короля Пруссии брат герцогини, Фридрих Август, отправился с миссией в Санкт-Петербург. Его лучшим оружием был написанный знаменитым художником Песнэ[3] портрет красивой принцессы.

Сначала ему удалось совершенно очаровать им своего племянника, великого князя престолонаследника, затем он попытал счастья у императрицы, и та тоже оказалась покорена прелестным обликом принцессы, короче, все складывалось именно так, как и ожидал король Пруссии. Когда же амурный дипломат присовокупил к этому портрету красочное и благоприятное описание характера и задатков своей племянницы, Елизавета еще быстрее, чем можно было ожидать, приняла решение в ее пользу, тем более что и прусский посланник, барон Мардефельд, крупной денежной суммой подтолкнул и без того уже тесно связанного с прусскими интересами Лестока употребить всю власть, какой он снова обладал над царицей, в поддержку такой комбинации.

– Наилучшим вариантом я всегда считала, – сказала царица Бестужеву, сообщая ему о сделанном ею выборе, – подыскать такую принцессу, которая была бы протестантского вероисповедания и при этом происходила бы хотя и из светлейшего, однако все же настолько маленького дома, что ни иные связи его, ни свита, которую она бы взяла с собой, не смогли бы возбудить в среде русской нации излишних кривотолков или ревности. На эту роль больше всего подходит принцесса Цербстская, тем более, что она кроме того связана родственными узами с голштейнским домом.