Елисейские Поля - стр. 47
Люка бежит к себе. Минут пять слышно, как она шумит там. Потом все стихает…
Екатерина Львовна накрыла на стол. Принесла из кухни миску с супом.
– Люка, иди обедать.
Но Люка не ответила, она даже не слышала. Она сидела на кровати, крепко обхватив колени, и глядела в угол, бессмысленно и блаженно улыбаясь. Желтый круг от фонаря на тротуаре. Арсений. На нем было синее пальто и серая шляпа. Это она хорошо заметила. И воротник поднят. «Какая вы стали большая», – сказал он и улыбнулся. А палка?.. Была палка? Она наморщила лоб. Да, палка камышовая висела на руке. И перчатки серые. И волосы блестели, когда он снял шляпу.
– Люка, что же ты? Иди обедать.
– Сейчас. Подожди. Я готовлю уроки.
Она снова попробовала себе представить Арсения. Но теперь вместо него она видела себя. Растрепанная, на щеке царапина, в старом берете – урод. И руки в черниле. А что туфли у нее на белой подметке, он вряд ли и заметил. Ведь было темно. И она так глупо держалась, ничего не сумела сказать. Только «да» и «нет». Как глухонемая. Слово «глухонемая» показалось самым унизительным и подходящим.
– Как глухонемая, – со злобой повторила она, подошла к зеркалу и показала себе язык. – У, несчастный урод…
– Люка, суп остынет.
– Иду, иду. Не дашь даже задачи решить.
Люка села за стол, разложила салфетку на коленях.
– И что за выдумка девочкам драться? У нас в институте…
– Вы были куклы шелковые в твоем институте.
– Девочкам стыдно драться. И как вы деретесь? Расскажи.
Люка пожала плечами:
– Неинтересно.
– Разве мне может быть неинтересно?
– Просто деремся кулаками, боксируем, стараемся друг другу в зубы побольней заехать. Или под ложечку, хотя это и запрещено.
– Господи, Люка. Неужели серьезно? Как пьяные извозчики.
Люка опять пожала плечами:
– Я же говорила, что тебе неинтересно. Ты не спортивна. Не понимаешь…
После обеда Люка снова в своей комнате. Надо все вспомнить, все подробно.
Люка вздыхает, прижимает руки к груди и видит… Да, действительно видит Арсения. Каждую ресницу, каждую точку на лице, каждый шов на пальто. Он стоит в углу и смотрит на нее блестящими рассеянными глазами, и желтый свет фонаря падает на его серую шляпу…
3
Утром пришло письмо.
Вера писала: «Встречайте в четверг без четверти одиннадцать. Я ужасно рада вернуться в Париж, мамочка, и что медовый месяц кончился. Ах, этот мед».
Четверг – значит завтра.
– Люка, Люка, – кричит Екатерина Львовна, – завтра утром…
Люка вбегает в столовую.
– Верочка приезжает, – с трудом доканчивает Екатерина Львовна, и слезы текут по ее щекам… – Завтра утром…
– Мама, чего ты? Мама.