Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца - стр. 26
Очень хочется спать…
В час ночи просыпаемся от полушепота Суханова: ребята, проснитесь! На Льва Евгеньевича невозможно смотреть без жалости: Ельцин требует от него принести чего-нибудь выпить. Идем на помощь – надо постараться убедить шефа этого не делать. Но никакие уговоры – что поздно, что день был тяжелым, что выпито за сегодня и без того уж немало – не действуют. Сидит в костюме на кровати и, обхватив голову руками, покачивается взад-вперед:
– Чта-а! Вы мне, понимаешь, будете указывать?! Я говорю, у меня сейчас голова расколется! Надо снять напряжение!
Он буквально вынуждает Суханова оправиться на поиски спиртного. К несчастью, под лестницей, ведущей на второй этаж, обнаруживается большая кладовка с обилием всевозможных бутылок. Лев Евгеньевич берет с полки красное сухое вино, но шеф требует уже знакомый и полюбившийся ему «Джек Дэниэлс». Садимся за стол – пусть напьемся, но хотя бы ему меньше достанется! – с надеждой, что застолье будет недолгим.
…Где-то около трех часов ночи Ельцин будит Суханова. Зовет таким слабым, умирающим голосом, что у того сердце обрывается от испуга: «Что случилось?! Что с вами?!».
– Плохо мне, – шеф лежит бледный, как полотно, и едва шевелит губами. – Принесите что-нибудь… выпить… виски… мне совсем плохо…
Насмерть перепуганный Суханов снова будит нас с Ярошенко: ребята, что делать? У Виктора припасен пузырек валерьянки.
– А если не согласится?
– Скажите, что спиртного в доме больше нет.
– А валерьянка, думаешь, поможет?
– Да не волнуйтесь вы так! Ему просто надо проспаться, и все будет в порядке.
Тот в ответ подносит палец к губам:
– Тише! Главное, чтоб эти, там наверху, ни о чем не узнали!
Без четверти четыре в чулане под лестницей раздается страшный грохот и звон. Все, кто ни есть в доме, выскакивают из своих спален. Мысль одна: с Ельциным случилась какая-то беда! Вот сейчас откроем дверь, а он лежит на полу, бездыханный и весь в крови. Не приведи Господь!
Дверь чулана открывается, и мы вздыхаем с облегчением – обошлось, жив! На пороге стоит Борис Николаевич с недопитой нами бутылкой Черного Джека в руке. Целехонек, но чем-то весьма недоволен:
– Вот, – взглядом указывает на бутылку, – доставал, понимаешь, с полки, а там какая-то коробка с пустыми бутылками. Зачем ее туда поставили?!
Гаррисон, стоя на лестнице, сверху смотрит на него с нескрываемым ужасом. Суханов как-то странно улыбается. Наверное, это у него на нервной почве.
Как ни стараюсь, а дальнейшее не вспоминается. Города, в которых побывали, слились в один огромный безликий город. Пытаюсь припомнить, что мы делали в Чикаго, или в Миннеаполисе, или в Далласе, и не могу. Какие-то выступления, какие-то пресс-конференции, какие-то обеды и ужины. Но какие, где, что за люди присутствовали, как они встретили Ельцина и как его проводили – не вспоминается! Обо всем этом память не сохранила ровным счетом ничего.