Его помощница-должница - стр. 8

А я ведь уже давно догадывалась, что Сергей хотел убрать моего отца из общего дела. Я боялась этого, боялась его попыток что-то сделать, боялась за папу. Отец верил мне лишь частично, пытался упокоить, а в итоге…

В итоге…

Я сняла очки, безвольно опустила руку на джинсы и закрыла лицо свободной ладонью, не сдерживая беззвучные слезы. Я не могла смотреть на папу. Не могла. Я была рада только тому, что он хотя бы лежит в поистине прекрасных условиях – чистой, большой палате с новейшим оборудованием и превосходным уходом. Что за ним следят, ухаживают, не оставляют. Что здесь он в безопасности. Я вытерла слезы и подняла взгляд.

Вот он, мой папа, Воробьев Василий Альбертович.

Папа был статным мужчиной. Волосы, его некогда каштановые как и у меня, сейчас во многом были покрыты серебряной сединой. Внешне он был симпатичным мужчиной с темно-серыми глазами, некоторой щетиной на крепком подбородке и ободряющей улыбкой. Он был сильным по характеру. Своенравным, конечно, даже несколько упрямым. Но он был настоящим. Настоящим человеком и настоящим мужчиной.

Ему было пятьдесят пять, и я была его единственной дочерью. Его любимая жена, и моя дорогая мама, умерла пять лет назад, и после этого… После этого… Нашу жизнь перекосило, переживало как-то… Мы тогда стали другими, пережив много горя. Наша жизнь стала другой.

Мы с папой остались друг у друга, и больше всего боялись потерять свои сокровища: он – меня, а я – его. И каково мне сейчас было? Самой не представить.

Папа лежал на кушетке, укрытый тонким белым одеялом. Он был одет в светло-голубую одежду, которая выдавалась всем пациентам, и я едва могла совладать со своей болью, когда видела его таким – пациентом больницы. У меня на глазах он преимущественно всегда был одет в качественные стильные костюмы или водолазки с джинсами – всегда всё ему подходящее и подчеркивающее его статность. А сейчас… Сейчас он казался мне таким беззащитным, обезоруженным…

Я прикрыла глаза. Рядом с кушеткой светилось и издавало равномерное пиликанье какое-то оборудование, высился столик, на котором лежала любимая папина книга, и подле неё блокнот и ручка. Папе уже сняли маску, но на его руке все равно стоял катетер. И вообще – он был ещё очень слаб, хотя уже прошло не меньше недели, как его перевели из реанимации в обычную палату.

- Вера… Вер… - Я вытерла слезы, протерла очки вытянутой из очечника мягкой салфеткой и снова нацепила их на нос, затем подняла взгляд на папу. Он улыбался мне. Тепло, мягко. Ободряюще, как и всегда. Он никогда не терял присутствие духа, а мне вечно этого не хватало – мой боевой дух сдувался со скоростью проткнутого шилом воздушного шарика. Так было не всегда, после смерти мамы – стало именно так. Выглядела я, наверное, просто отвратительно.