Еглеоп - стр. 36
Мара на минуту задумалась.
– А знаешь, Леант, я тебе тоже посоветую к ним прислушаться. Более того, я вас прикрою, и от слежки и от последствий. Грегор затеял хитрую партию, капелька трагичности не помешает.
Блиставшая когда-то великолепием парадная переживает не лучшие времена. Кованый барельеф над дверьми лифта не способен скрасить впечатление от таблички «не работает». Единственный витражный кусочек сиротливо переливается в окне третьего этажа, остальные давно заменены обычной серийкой. Запахи бездомных и животных навсегда въелись в стены и ступени, не убрать, сколько ни отмывай.
– Пошла вон, тупая шлюха, что бы ты понимала в искусстве.
Крик донесся сверху. Стремительная фурия, заставила Грегора прижаться к стене в широком, двухметровом пролете лестницы. Поднявшись этажом выше, он толкнул незапертую дверь.
Внутри обшарпанные стены коридора увешаны картинами безо всякой логики. Детские рисунки рядом с проработанными до последней детали пейзажами. Фотографичные портреты перемежаются замысловатой абстракцией. Раскрытая дверь дальней комнаты намекает на целостность в оформлении всех помещений.
– А тебе чего надо?
Мужчина за пятьдесят, крепкий, с залысиной во весь лоб и начавшей превращаться в бороду двухнедельной щетиной, явно не трезв.
– Не узнаешь меня, Базилевс?
Мужчина, прищурившись, внимательно осмотрел гостя.
– Почему я не чувствую тебя, Грегор?
– Не хочу афишировать свой визит. Нужно посоветоваться.
Немного поколебавшись, Базилевс жестом предложил гостю проследовать за собой.
Количество пустых бутылок на полу комнаты намекает на грандиозную вечеринку, прошедшую здесь недавно. Единственный стакан и скудная закуска на столе говорят об отсутствии на ней гостей.
– Пить будешь?
Грегор утвердительно кивнул, усаживаясь за низкий журнальный столик. Хозяин придвинул гостю стакан и, ловко освободив стручок болгарского перца от внутренностей, разлил остатки жидкости из бутылки. Один глоток, один глубокий вдох прижатого к лицу рукава тельника.
– Представляешь, – Базилевс пошарил под столиком в поисках нового снаряда, – была тут только что одна. Работу ей свою хотел продать. Знаешь, что она мне сказала? Это не произведение искусства. Я бы понял, если бы придралась к композиции, задумке, обвинила в плагиате. Технология исполнения ее не устраивает. Послойная полиграфическая печать не может быть картиной. Как будто их Мона Лиза выполнена по другой. Но одна висит в Лувре, а другая вовсе не искусство.
Сюжет полотна, занимающего весь угол комнаты, заставляет задуматься о душевном состоянии автора. Человек разрезающий собственное предплечье и вываливающиеся из раны шестеренки. Сжимающий тиски на своих пальцах, с обнаженными от плоти металлическими штырями кончиков, другой. Всяческий хлам, выпирающий из карманов ватника, единственного предмета одежды следующего персонажа. Все андрогинные, бесполые. Самолет разбившийся около нагромождения вещей, давно вышедших из употребления. Толи снег, толи белый радиоактивный пепел висит над землей, словно кто-то незримой колотушкой ударил по поверхности, заставив подняться субстанцию в воздух. Похоронная процессия, с завернутыми в газеты телами. Забой животных среди ликующей толпы.