Дюна. Битва при Коррине - стр. 94
Гильбертус был его воспитанником уже почти семь десятков лет, и Эразм не допускал даже мысли о том, что этот человек может тайно обратить свои способности против мыслящих машин. Он бы уловил изменения в настроении Гильбертуса, да и Омниус бы усмотрел доказательства измены – наблюдательные камеры витали повсюду, и спрятаться от них было практически невозможно.
Независимый робот опасался, что если Омниус когда-либо сформулирует какие-то подозрения, то он наверняка предложит в качестве самого надежного средства уничтожение Гильбертуса до того, как у человека появится шанс причинить машинам какой-либо ущерб. Эразму следовало приложить максимум усилий, чтобы у всемирного разума никогда не возникли подобные мысли.
Это Омниус потребовал от меня, чтобы я воспитал из дикого человеческого ребенка интеллектуального цивилизованного человека, думал Эразм. Но Гильбертус превзошел даже мои самые смелые ожидания. Он заставил меня задуматься о таких вещах, о существовании которых я в прошлом даже не догадывался. Он заставляет меня испытывать по отношению к нему такие чувства и такую любовь, которых у меня никогда не возникло бы без него.
Гильбертус перешел к упражнениям в силовом поле и одновременно продолжал тренировать ноги и нижнюю часть тела. Наблюдая за воспитанником, Эразм вдруг вспомнил то отвращение, какое высказывал Гильбертус относительно РНК-содержащего ретровируса, который сейчас начал успешно распространяться на планетах Лиги. Что если он решит помогать своему биологическому виду, а не Эразму?
За ситуацией придется понаблюдать. Робот понимал, что и сам проявляет сейчас очень человеческую черту – параноидальную манию преследования. Мышление не всегда соответствует реальности. Должны быть связи, документальные доказательства, которые устанавливают действительную связь между подозрением и фактом.
Еще древние исследователи занимались сложной проблемой того, как присутствие наблюдателя влияет на исход наблюдаемого им опыта. Эразм давно перестал быть объективным и беспристрастным наблюдателем того прогресса, который совершал Гильбертус. Не делал ли его приемный сын чего-то такого, чтобы доказать что-то выгодное для себя своему ментору? Не были ли эти чрезмерные физические упражнения способом выставить напоказ свое превосходство? Действительно ли Гильбертус был более мятежен по своей сути, чем показывал это внешне?
Хотя эти мысли вызывали тревогу, а положение могло в будущем создать сложные проблемы, все же это было намного интереснее, чем возня с тупыми клонами Серены Батлер. Не хочет ли Гильбертус превратить клона в своего союзника?