Дверь в стене - стр. 44
– Сид, ты нездоров? – спросила Минни, когда супруг встал, собираясь идти обратно в магазин.
– Вполне здоров. – Он посмотрел на нее как на врага.
– Значит, есть что-то еще. Сид, ты сердишься из-за тесьмы? Прошу, скажи, в чем дело. Ты был такой же вчера за чаем и за ужином. Значит, не из-за тесьмы.
– Теперь всегда таким буду.
Минни с мольбой поглядела на него.
– Так в чем же дело?
Такую возможность нельзя было упускать. Уинслоу постарался сообщить плохие новости с наибольшим драматическим эффектом.
– В чем дело?! – переспросил он. – Я столько сил положил, и вот чем все кончилось. Вот в чем дело! Если я не заплачу кредиторам из «Жуль, Нич и Граббит» восемьдесят фунтов ровно через три недели… – (пауза), – наше имущество пустят с молотка. С молотка! Вот в чем дело, Мин! Мы пойдем по миру.
– О Сид!.. – начала Минни.
Уинслоу захлопнул за собой дверь. Ему ненадолго полегчало оттого, что он переложил на жену хотя бы половину своих страданий. Он принялся протирать и без того чистые картонки, затем заново сложил отрез кретона, который и так был безукоризненно сложен. Все это проделывалось в состоянии мрачного смирения, с видом мученика, угодившего в жернова судьбы. Во всяком случае, никто не скажет, что причина его фиаско кроется в недостаточном усердии. Он так старался все просчитать, экономил, трудился! И вот итог! Его душу раздирали сомнения. Провидение и Бандервач не могли сговориться! Быть может, это «испытание», ниспосланное свыше? Эта новая мысль оказалась крайне утешительной. Все утро он сохранял вид праведника, чья душа лишь закаляется в горниле страданий.
Во время обеда, за картофельным пирогом, Уинслоу внезапно вскинул взгляд. Минни внимательно наблюдала за мужем. Лицо ее было бледным, глаза покраснели. К горлу Уинслоу подступил странный ком, и мысли его потекли в ином направлении.
Он отодвинул от себя тарелку и рассеянно посмотрел на Минни. Затем встал, обогнул стол и молча опустился подле нее на колени. Она все так же смотрела на него.
– О Минни! – воскликнул он, и неожиданно она поняла, что примирение достигнуто, и обняла его, а он стал всхлипывать.
Уинслоу плакал у нее на плече, как маленький мальчик, сокрушаясь о том, что он-де подлец, женился на ней и довел ее до такой жизни, что ему и пенни нельзя было доверить и что все это – его вина, а он «так надеялся». Высказав все это, он в голос застонал. А Минни, сама тихонько плача, гладила его по плечам, ласково приговаривая: «Ш-ш-ш!» – когда он рыдал особенно громко, и понемногу этот выплеск отчаяния иссяк. Неожиданно раздался пронзительный звон колокольчика над дверью, и Уинслоу пришлось вскочить на ноги и снова вести себя как подобает мужчине.