Дверь в стене - стр. 42
– Уф! – повторил пожилой джентльмен. – Носогой платог, побыстгее!
Уинслоу засуетился и достал две коробки.
– Эти, сэр… – начал он.
– Бугто жестяные, – проворчал посетитель, щупая упругую льняную ткань. – Мне высмогкаться, а не на погляд.
– Тогда, может, ситцевый? – спросил Уинслоу.
– Сколько? – поинтересовался джентльмен из-за платка.
– Семь пенсов, сэр. Что-нибудь еще? Галстуки, подтяжки…
– На кой черт! – выругался джентльмен, роясь в боковом кармане, и наконец извлек полкроны.
Уинслоу огляделся в поисках чековой книжечки с металлической пластиной и листком копировальной бумаги – он хранил ее в разных местах, в зависимости от обстоятельств. Однако, поймав на себе взгляд посетителя, кинулся к конторке и выдал сдачу, вопреки порядкам, установленным в магазине.
Приход покупателя всегда пробуждал в душе Уинслоу своего рода приятное волнение, но открытый ящик конторки напомнил о неурядицах. Обдумать их он не успел. В стеклянную дверь тихонько постучали. Поверх шторки на него смотрела Минни. Чаепитие давало возможность хотя бы на время избавиться от неприятных мыслей. Уинслоу закрыл ящик, запер его и направился в маленькую гостиную.
Однако озабоченность его не покидала. Три недели и один день! Вперившись в баночку с джемом, он необычайно большими кусками поглощал хлеб с маслом, а на попытки Минни завести разговор отзывался рассеянно. Над столом, казалось, нависли зловещие тени Жуля, Нича и Граббита. Рассудок Уинслоу отказывался мириться с мыслью о скором разорении, которая становилась все более отчетливой и почти осязаемой, кристаллизуясь из многодневных смутных тревог. Все сводилось к одному конкретному факту: на его счету в банке осталось тридцать девять фунтов, и ровно через три недели господа Жуль, Нич и Граббит, эти хваткие дельцы, одевающие молодых щеголей, востребуют с него восемьдесят фунтов.
После чая заходили один-два посетителя, но купили всего ничего: немного муслина и клеенки, подмышники, тесьму, пару чулок. Чувствуя, что тяжкая забота затаилась в темных углах магазина, Уинслоу раньше обычного зажег три лампы и принялся раскладывать отрезы ситца – эти механические действия отвлекали его от дум. На шторке двигалась тень Минни – та перелицовывала платье, сидя за столом в гостиной. После ужина Уинслоу прогулялся, заглянул в христианский клуб, но, не найдя, с кем поговорить, вернулся домой и лег спать. Минни уже была в постели. И там же поджидала его тяжкая забота. Прогнать ее не получалось, и около полуночи Уинслоу окончательно отчаялся уснуть.
Давеча он уже провел несколько ночей в ее обществе, однако на этот раз все было гораздо хуже. Первыми заявились Жуль, Нич и Граббит, которые грозно требовали вернуть восемьдесят фунтов, а ведь это огромная сумма для того, чей начальный капитал составлял всего сто семьдесят. Образы кредиторов окружили его с трех сторон и отступать, вестимо, не собирались. Уинслоу вглядывался в темноту, тщетно надеясь, что оттуда придет спасение. Может, устроить распродажу, сбыть все почти за бесценок? Вдруг эта затея каким-то чудом окажется удачной и принесет хоть какую-то прибыль, несмотря на бросовые цены? Но тут к осаде присоединился торговый дом «Бандервач Лимитед», располагавшийся по адресу: Бродвей, 101, 102, 103, 105, 106, 107. Уинслоу вспомнил длинное, как гусеница, здание с целой батареей витрин и товарами, продающимися чуть выше стоимости. Где ему тягаться с таким заведением? Да и что распродавать? Он принялся мысленно проводить ревизию запасов. Чем приманить покупателей? На ум приходили все тот же черный и желтый кретон в зелено-голубой цветочек, злополучный шертинг, блеклые ситцы, остатки разномастной галантереи, третьесортные перчатки с четырьмя пуговицами… И с этим-то никчемным товаром он выйдет против Бандервача, Жуля, Нича, Граббита и всего жестокого мира, что стоит за ними? С чего он решил, будто кто-то в здравом уме польстится на такое? Зачем выбрал этот товар, а не другой? Неожиданно Уинслоу осознал всю силу своей ненависти к коммивояжеру из «Жуль, Нич и Граббит». Потом отчаянно предался самоуничижению. Он слишком много потратил на кассу. Какая вообще в ней надобность? Он вдруг ясно увидел в ней олицетворение своего тщеславия. А лампы?! Пять фунтов! Неожиданно Уинслоу вспомнил о плате за магазин и квартиру и ощутил почти физическую боль.