Двенадцатый советник императора - стр. 9
Переходный возраст наступил как-то слишком быстро. Я подсунул сыну дело. Часть своей любимой работы. Поначалу всё стало только хуже. У него не выходило, он злился, скандалил, делал ошибки. Потом получилось. Он стал моим самым юным менеджером. Учился, стажировался, работал со мной, привыкал к тому, что я люблю его, но ничего ему не спущу. И к тому, что он может завалить продажи, может не сдать экзамены, даже сломать что-то в отлаженном механизме компании, но останется моим любимым сыном. Работа на втором месте, родные и любимые на первом. И работал-то я ради них.
Были ли родители у Сашки здесь? Любимая работа по ходу была. И еще какая. Поднимать мертвецов. Такое и в страшном сне мне не могло присниться.
– Держись меня. Останешься жив, – наконец обдумал я и произнес коротенькую важную фразу.
– Я слуга смерти. Я не боюсь её, – ответил он едва слышно.
– Я видел смерть. Она стояла так же близко ко мне, как сидишь ты сейчас. Смерть не может быть благосклонной. Ты её слуга, но для неё это неважно, – вырвалось у меня, прежде, чем я успел подумать, -- перед нею все равны.
Он не поверил мне. Отвернулся, замер.
Я же заметил, что у него потекла кровь. Тряпки на запястьях стали влажными. Алые капли покатились на каменный серый пол.
– Андерс, мне нужно полотно, надо перевязать мальчика, – поднялся я и шагнул к бойцам.
– Какого мальчика? – Андерс развязал мешок, достал бинты из серого холста и вдруг замер, сжимая ткань. – Некроманта?!
Они опять смотрели злобно. Все.
– Если бы я верил во всякую глупость про переселение душ, я бы решил, что нашего кэпа подменили, – выдохнул русый длинноволосый. – Но я не верю в бабские сказки, поэтому предостерегаю, кэп, некромант – враг нам, не стоит с ним носиться. У нас с некромантами война. Этого-то вы не могли забыть, кэп?
– Его надо перевязать, чтобы не истек кровью, – буркнул я, – чтобы шел сам. Я буду бинтовать, вы страховать, Андерс, Хэнк.
Они встали напротив нас, торопливо проглотив последние куски лепешек и вытащив мечи.
Мальчишка смотрел опять странно, а потом не произнес ни звука, хотя понятно было и без слов, что ему очень больно.
Я снял ремень с его рук. Потом начал отдирать тряпье. В нескольких местах грубая ткань присохла к ранам намертво. Я потратил драгоценную воду, чтобы смочить повязки и снять их менее болезненно. Бойцы молчали, только кривились изо всех сил. Я промыл израненные запястья мальчика. Как всегда мне было больно. Каждая его царапина вызывала огорчение в том мире, а здесь были совсем не царапины, а глубокие воспалившиеся раны.