Две повести о войне - стр. 45
– Я вижу, Николай, что ты человек культурный. Но если твои слова перевести на простецкий язык, то мы будем отступать до тех пор, пока в армии не прекратиться бардак, обычный советский бардак. Бардак, который принес столько горя, в том числе мне с Мишкой.
После небольшой паузы старший лейтенант сказал:
– Я хочу прорваться к своим, что бить дальше этих сволочей. Перед выходом из окружения наш комбат обратился к нам со следующими примерно словами: «Мы должны соединиться с нашими не только потому, чтобы не попасть в плен или остаться в живых. Мы должны снова встать в ряды Красной Армии уже как командиры и бойцы, имеющие хороший опыт битья противника. Не прошли через нас немцы!»
Помолчали. Маша стала кормить сына. Когда собралась спать, старший лейтенант сказал ей:
– Знаешь, Маша, когда ты снова встретишься со своим мужем, с Василием, расскажи ему о нашей встрече. Передай ему, что ты самая красивая женщина, самая верная жена, самая любящая мать. Передай ему мои слова.
После долгой паузы она спросила:
– Ты женат?
– Нет, так и не нашел девушку по душе. Может быть, это даже хорошо. Одной вдовой и одной сиротой было бы меньше.
– Не надеешься выжить?
– Каждый надеется. Но война есть война.
Опять наступило молчание. Его прервал Николай:
– А может, завтра останешься? Сыро в лесу. Вся промокнешь.
– Нет-нет, пойду. Мне топать и топать. Впереди август. Он может быть холодным. Завтра пойду босиком – и по лесу, и по дороге. Не стану мочить ботинки. А на солнышке в поле высохну.
Дождь перестал. Лишь отдельные капли, падающие с листьев деревьев, стучали по клеенке.
С глиной – против танков
Утром позавтракали плотно. Маша снова поела вареной картошки вволю. Для Николая приготовила картофельный суп, бросив туда последние молоденькие грибы, крапиву и остатки говяжьей тушёнки. Дала ему пригоршню черных сухарей, несколько щепоток грузинского чая, кулечек соли и треть куска хозяйственного мыла. При расставания старший лейтенант не знал, как себя вести. Ему очень хотелось крепко обнять ее и поцеловать прямо в губы, долго стоять вот так, не отпуская ее. Но он понимал, что негоже так выражать свои чувства замужней женщине. Он долго жал ее руку, благодарил и напоследок попросил подержать на своих руках Мишку. Взял его к себе и несколько раз подбросил в воздух, к вящему удовольствию малыша. Маша, уже с ранцем за плечами, поверх которого торчала голова сына, подошла к старшему лейтенанту, прижалась к его груди, постояла так с минуту, пожелала ему удачи и, ступая босыми ногами по мокрой траве, скрылась за деревьями.