Души военные порывы - стр. 43
Всё вокруг них оставалось прежним: и серость, и бесформенность и великая печаль вокруг этих очей. Но вот внутри двух потемневших колодцев бушевало пламя. Живое, очень живое пламя. Маленькое, холодное, пронзительное пламя, сжигающее и вымораживающее моё естество без остатка. Глаза со льдисто-пламенным протуберанцем в космической глубине, говорили: «У тебя нет шансов!» и глупое на тот момент естество моё безропотно тому верило.
И, как на всякой войне, которые так полюбились в нашей вселенной, я сдался. Я – влюбился. Не так, как влюблялся раньше, совсем не так, как влюблялся и позже, а именно так, как и должно это происходить в нашей вечно дерущейся вселенной: я примкнул к силе Любви. И всё. Никаких тебе гормональных всплесков, никаких тебе собачьих безумств, просто констатация факта: вот – ты; вот – твоя персональная богиня Любви, по имени Лида. Ты прикреплен к ней о-очень кровными узами на ближайший период времени. Другой не будет, и не надо. Ты принадлежишь ей, круг твоих обязанностей означен в данном небесном договоре, капнуть кровью и расписаться вот здесь и здесь.
Конечно, ничего подобного из всей этой высокопарной галиматьи в моей голове даже приблизительно не промелькнуло, но факт моей принадлежности к Лиде был зарегистрирован там надёжно и безусловно. Лида же, чисто механически, но чрезвычайно профессионально и быстро перемотала мою левую ложноножку, и я поскрипел колёсиками обратно в свою унылую палату. Без богини.
***
Наш роман искрил, крутился и шипел ещё долгие четыре месяца, что я находился в госпитале. Врачи с первого раза сделали всё правильно, штырь примостился по всем расчетам и нормам абсолютно без проблем, мясо с молодыми хрящами наросли там, где надо и в тех количествах, что и требовалось, и уже через чуть более, чем полтора месяца я встал на костыль. Ещё полтора месяца активного сращивания бедренной кости и двадцать один день ускоренного курса реабилитации – вот и вся моя история самой сильной любви в моей жизни.
За эти сто восемнадцать дней в военном госпитале уральского городка Камышлов я не обучился ничему новому, не приобрел ничего полезного, не отметился ничем примечательным. Я просто бегал на процедуры, бегал в город по поручениям неходячих, бегал по столовкам и кустам, где, в отличие от столовок, частенько водился спирт.
А еще я постоянно летал.
Я летал на крыльях все той же любви, от упоминания про которую в довоенное время у меня начинали развиваться тошнота и обильное слюноотделение от жгучего желания неистово плеваться. Но сейчас я любил, и был любим. Я это не то, чтобы чувствовал, я это просто знал. Наши короткие и редкие встречи с Лидой, порой, доводили меня до полного физического и душевного опустошения, после которых я не очень-то и бодро бегал по вышеозначенным пунктам назначения. А вот Лида уходила на дежурство после таких встреч, как заряженная. По крайней мере, мне тогда так казалось. И только после третьего ранения я понял, почему мне так НЕ казалось.