Душевный монолог - стр. 13
Истинного Владыки!
Видимого и единственного Повелителя для всего живого на Мать-Сыра-Земле!
Искони правящего в столь многочисленных своих величаниях Бога, как Гелиос, Аполлон, Митра, Аматэрасу, Молох, Тонатиу, Инти, Сурья, Уту, Ар, Хорс, Ярило или все-таки Ра.
Хотя в это мгновение Ра только мнил о себе… посему наглядно заглушил уже и малую туманную сизость в раскинутой пред ним небесной тверди, вытесняя и само понимание паморок… И вторя ему или только признавая величие сего властителя соловьиным пассажам подпели оранжевогрудые зарянки, кои своим неугомонным щебетом, да ровно тёхканьем вобрали в общий хор и все иные песнопения, выводимые не только рыжехвостыми горихвостками, миниатюрными трясогузками, но и ярко-желтыми овсянками, голубовато-желтыми лазоревками, оливково-бурыми зеленушками. И тотчас свирели бога любви Леля чарующе протяжными тонами подыграли трели славянской ясеневой сопели, напористо-шумливой тростниковой жалейки, ритмичной калюки, мелодично-монотонной цевницы, звонкой, позывной пыжатки и неторопливой шупелки, кажется, смешавшихся с «фюить-тик», «цррии», «цвиль», «зинь-зии-циик», «ци-цирррзь», «джжююии».
Еще не более вздоха… и сам аромат ночи насыщенный сладостью жасмина, кислостью злаков и пряностью вечерницы, как и сам свод небес, стал казаться кристально-прозрачным, а все допрежь никлые звезды, как и остатки лопнувшей на части луны, мельчайшими каплями водицы излились на Землю, наполнив шелковистую почву, нежное былье, стебельки, лепестки соцветий, юную листву на деревьях и кустах васильковыми росами.
Может потому, как потоки воды обильно укрыли Землю, едва ее, побелив, и сам небесный купол пыхнул ледяной белизной свежести… Колыбели утра! Ослепительного в своей чистоте и белоснежности!
И тот же миг не только слился в едином птичьем мотиве столь невзрачный, в бурых одежках соловей, досель ведомый свирелью Леля, но и на востоке, как раз на рубеже Земли и неба, линия горизонта самую чуточку зарумянилась. Так, точно тот колорит, с иной и нам не зримой стороны Мать-Сыра-Земли, пыхнул и сразу же замер… Боясь вспугнуть сию неподражаемую мягкость предшествующую утру, потому и кажущейся лишь его колыбелью…
А властные, могущественные небеса, всего-навсего от той единой зардевшейся линии небозёма, принялись менять свой окрас с белоснежного на молочно-голубой, одновременно, прокладывая по Земле широкие и тут уже кумачные, карминные, червленые или все же алые полосы света, собственным сиянием наводнившие каждую отдельную росинку, сошедшую на мало-мальское растеньице, коралловым мерцанием. И таким чередованием красок провозглашая явления в небосводе его величества Солнца, сызвека царствующего в столь многочисленных своих хвалениях Бога или все-таки наполняющего все и вся общим величанием Ра.